С тех пор как три года назад Франц ступил на землю Парижа, он имел все, кроме провала. Музыкальные критики называли его восходящей звездой, однако все сходились во мнении, что ему потребуется еще несколько лет практики, прежде он сможет взять поразить своих слушателей до глубины души. В результате более чем двух лет упорных занятий и непрерывных репетиций штирийский музыкант, наконец, подготовился к первому серьезному появлению в знаменитой «Гранд-Опера», где концерт проходил перед самыми суровыми критиками со всего мира; и именно в этот момент в Париж прибыл Паганини, явив собою серьезную преграду на пути воплощения в жизнь всех его надежд, и старый немецкий профессор мудро отсрочил дебют своего ученика. Сперва старик просто посмеивался над безудержным восторгом публики и над ее панегириками в адрес генуэзского скрипача, и почти суеверным благоговением от одного произнесения его имени. Но очень скоро имя Паганини превратилось в раскаленный утюг, прижатый к сердцам обоих музыкантов и угрожающий призрак в уме старого Клауса. По прошествии еще нескольких дней, они вздрагивали от одного упоминания об их знаменитом сопернике, успех которого с каждым днем становился все более невероятным.
Первая серия концертов завершилась, однако ни Клаус, ни Франц так и не сумели услышать их и оценить, ибо их скудные средства не позволяли приобрести билеты, не говоря уже о том, чтобы их собрат по искусству просто встретился с ними, с бедняками. Так что им, как и многим другим, пришлось дожидаться лучших времен для этой возможности. Но наконец ни профессор, ни его ученик не сумели более сдержать нетерпение, и, заложив в ломбард часы, они купили два билета на самые дешевые места.
Кто может описать восторг и триумф этого незабываемого, и в то же время рокового вечера! Слушатели неистовствовали; мужчины плакали, а женщины с пронзительными криками падали в обморок. Стоило Паганини только коснуться своего волшебного смычка, как Франц с Сэмюэлем почувствовали, как к ним протянулась холодная рука смерти. Первые звуки скрипки привели их в непреодолимый восторг, затем они ощутили неземные муки. В течение всего выступления они точно оцепенели, не в силах ни переглянуться, ни обменяться словом.
В полночь, когда представители музыкальных обществ и Парижской консерватории отвязали лошадей и в полном восторге покатили карету великого артиста домой, наши немцы с печальным видом возвратились в свое скромное жилище. В горести и отчаянии они, как обычно, направились к своим креслам, стоящим в уголке у камина, и некоторое время не произносили ни слова.
