половине
каждого столетия; быть может, это бывало и бывает везде, но в европейской истории это не только
нам субъективно заметнее, потому что известнее, но и в самом деле an und fur sich
[19]объективно резче, ибо романо-германская цивилизация самая сложная, самая резкая, самая самосознательная,
самая выразительная изо всех прежде бывших. В самом деле, вспомним, что случилось в самое среднее
десятилетие нашего века, т. е. от 48 до 60-го года, или, если хотите, от 51 до 61-го. (Это небольшое колебание цифр, конечно, не важно.)
Первые социалистические бунты на Западе; строжайшая
охранительная реакция императора Николая в России и усмирение его оружием
племенного восстания в Австро-Венгрии
[20]. Начало 2-й империи во Франции (51-го года); наша Восточная война (53–56). Воцарение императора Александра II в России и короля Фридриха Вильгельма в Пруссии (оба эти монарха, каждый по-своему, позднее произвели в России и Германии
вторичное смешение групп и слоев социальных и политических). Объединение Италии (59–60); через это ослабление Франции и Австрии; через это новое усиление
либерализма в обеих странах. Приготовления к шлезвиг-гольштейнской племенной (т. е. смесительной) войне в Германии и к либерально-эгалитарным реформам в России. В 61-м году – начало того и другого. В то же время – начало междоусобной войны в Америке, кончившейся политическим
смешением южан с северянами, и социальное уравнение черных с белыми.
В этот же промежуток времени, в 59 и 60-х годах, дальний азиатский Восток, Индия и Китай, как бы пробудясь от тысячелетнего отдыха своего, заявили вновь права свои на участие во всемирной истории; Индия
впервые восстала; Китай
вступил впервые в нешуточную борьбу с двумя передовыми нациями Запада: с Францией и Англией. Индия была усмирена; Китай был побежден. Но кончено – и тот и другая уже вовлечены в шумный и страшный поток всемирного смешения, и мы, русские, с нашими серо-европейскими, дрябло-буржуазными, подражательными идеалами, с нашим пьянством и бесхарактерностью, с нашим безверием и умственной робостью сделать какой-нибудь шаг беспримерный на современном Западе, стоим теперь между этими двумя пробужденными азиатскими мирами, между
свирепо-государственным исполином Китая и глубоко
мистическим чудищем Индии, с одной стороны, а с другой – около всё разрастающейся гидры
коммунистического мятежа на Западе, несомненно уже теперь «гниющем», но тем более заразительном и способном сокрушить еще многое предсмертными своими содроганиями...
