Оказавшись в лагере первый раз, я не совсем представляла, с чем имею дело. Помню, я долго стояла и любовалась чудесным видом, потом вернулась к джипу. Фотограф и представители организации “Содействие” уже стояли у въезда в поселение. Навстречу по дороге ехал грузовик, выкрашенный в яркие цвета, с открытым кузовом и металлическим ограждением для груза. Из кузова доносились страшные звуки, не похожие на человеческие. Когда грузовик проехал мимо, я увидела, что кузов полон человеческих существ – таких исхудавших, что их головы напоминали черепа. Они набились в кузов, как скот. Вдруг одно тело проскользнуло через прутья решетки и упало на землю. Какая-то женщина в грузовике вытянула руки и закричала. Грузовик скрылся из виду. Тело лежало на дороге, прямо перед нами: шея сломана, голова свернута на сторону.
Я долго пыталась забыть те два дня, проведенные в лагере. Раньше я испытывала шок, когда смотрела программы Би-би-си о голоде в Эфиопии в ноябре 1984 года. До сих пор помню немногословный комментарий Майкла Буэрка: “Рассвет. Пронизывающий ночной холод отступает перед первыми лучами солнца... и я вижу Великий Голод, описанный в Библии. Но это происходит в двадцатом веке. Это место, по словам тех, кто побывал здесь, и есть ад на земле”.
Я была в шоке, когда смотрела рок-концерт в помощь голодающим. Помню кадр, как изнуренный голодом ребенок пытался удержаться на ногах, а на заднем плане “The Cars” исполняли свою песню. Но это был шок совсем другого рода: я понимала, что делается все возможное, звезды тоже вносят свой вклад; любой может послать пятьдесят фунтов и успокоиться, зная, что тоже помог голодающим. И больше ничего подобного не случится.
А когда я побывала в Африке, я впервые в жизни осознала, что мир – не безопасное место, где царит справедливость. Я поняла, что никому нельзя доверять и ситуацию невозможно контролировать. Мне было стыдно оттого, что я находилась в самом эпицентре чрезвычайного положения и ничем не могла помочь. Мне казалось, что я тоже несу ответственность за весь этот кошмар. Я не могла есть. Не могла спать. Меня охватила паника. Мне казалось, что я виновата во всех мировых проблемах, казалось, что меня вот-вот разоблачат, мое имя опубликуют во всех газетах, меня посадят в тюрьму. Я как будто случайно стала соучастницей темного, кровавого преступления и теперь ждала той минуты, когда последует наказание.
По возвращении в Лондоне паника не прекратилась. Было Рождество, и я сидела в праздничных домах, ощущая себя ребенком на взрослой вечеринке. Голоса гостей доносились будто издалека. Я не могла раскрыть рот. Казалось, город задыхается, душит сам себя, лабиринты улиц, перегруженные машинами, магазинами, ресторанами, затягивают смертельную петлю. У меня началась клаустрофобия. Я выводила Оливера из себя, когда ни с того ни с сего посреди вечеринки выбегала на улицу и садилась в машину. Я сидела, смотрела, как капли дождя стекают по ветровому стеклу, и думала об Африке. Я представляла африканскую ночь, бесконечное небо, усыпанное звездами, и мечтала вернуться.
