Мы целовались у Оливера в квартире. Жадно, страстно целовались. Его рука была у меня под рубашкой. Это случилось вечером после пресс-конференции. Мы целый день провисели на телефоне, разговаривая со спонсорами, актерами, постановщиками, операторами, журналистами. И сейчас мне ничего больше не хотелось, кроме как забыться в чувственном экстазе с Оливером. Он скользнул рукой по моей спине, одним ловким щелчком расстегнул лифчик, а другой рукой снял рубашку.
– Это неправильно, – произнесла я с закрытыми глазами, прерывисто дыша.
– А по-моему, правильно, – прошептал он, уткнувшись мне в шею.
Я вырвалась.
– Что с тобой? – сказал он, взяв меня за руку. Я отодвинулась от него подальше.
– Сам знаешь, что со мной.
Я сидела и терла лоб. Он налил себе выпить. Я поправила одежду, застегнулась и попыталась понять, как оказалась в такой ситуации. Он опять попросил меня поужинать с ним. Мы так хорошо ладили, в последнее время он вел себя очень спокойно и так много сделал для проекта, что отказаться было бы просто невежливо и эгоистично.
Перед ужином он захотел пойти в кино – по его словам, чтобы расслабиться и забыть о работе хоть ненадолго. Единственный фильм, на который мы успели, оказался зрелищной эпопеей о вьетнамской войне. Сначала я думала, что все будет нормально, но как только раздалась первая пулеметная очередь и живот солдата в форме цвета хаки окрасился в красный цвет, свежие шрамы дали о себе знать.
Я встала, извиняясь, прошла через весь ряд, выбежала из зала, спустилась по лестнице и вышла на улицу. На тротуаре играли дети. Я прислонилась к стене, пытаясь утихомирить внутренних демонов. Оливер искал меня по всему кинотеатру. Я не собиралась рассказывать ему о взорвавшейся мине. Чудовищное происшествие превратилось бы в анекдот. События, которые, как сказала бы Надя Симпсон, были важны для меня и причиняли боль, другим показались бы всего лишь развлечением. Прекрасный, но слишком уж дешевый способ повысить свою популярность.
Но в конце концов я все-таки ему рассказала. Он проявил понимание. И, поскольку я была слишком расстроена, чтобы идти в ресторан, он отвел меня к себе домой и заказал пиццу. И тут, я думаю, мы оба вспомнили ту старую шутку про пиццу, и что-то во мне всколыхнулось. Когда мы вошли в квартиру и закрыли дверь, он бросил пальто на пол и крепко обнял меня. И я, потрясенная, измученная одиночеством и разгоряченная его близостью, тем, что он был мне так нужен, химической реакцией, которая пошла снова, даже не сопротивлялась.
