По выходе из-за стола я сама предложила гостю руку, и все общество вышло на балкон. Мы сели; Купер подошел ко мне сзади.
– Вы сегодня в самом счастливом расположении духа? – сказал он вполголоса.
– Да, мне очень весело, – отвечала я громко.
– Этою веселостью обязаны мы, если не ошибаюсь, Авдею Афанасьичу?
– Может быть.
– Я не узнаю вас, кузина.
– Право?
– Прекрасный пол ваш соединяет в себе иногда так много противоречий…
– Вы думаете?
– Но укажите мне средство сомневаться, смотря на вас, кузина! Что за блеск в глазах ваших? они дышат пламенем.
– Вы находите?
– Не я один.
– Кто ж еще?
– Многие… все.
– Да?
– Но когда подумаешь о двигателе?…
– Чего?
– Веселья вашего, кузина!
– То что же?
– Невольно вспомнишь о чарах, о магических средствах, употреблявшихся в фабюлезные времена сатирами для привлечения нимф.
– А сатир этот?…
– Кто же, как не Авдей Афанасьич!
– Следовательно, нимфа – я, mon cousin. Благодарю за сравнение, но протестую: родственник наш нимало не похож на сатира, и магические способы привлечения, полагаю, ему не нужны.
– Ему, чтоб нравиться? – спросил Купер с улыбкою глубочайшего презрения.
– Конечно, ему, mon cousin.
– Нет, послушайте, кузина, или вы меня дурачите, или глаза мои созданы исключительно для духовного мира, в котором родственнику нашему, как вы называете его, назначена уже, конечно, незавидная доля.
– В мире духовном – может быть, – отвечала я с видом оскорбленного самолюбия, – но на прозаической земле…
– Что же кузина? докончите.
– Зачем? Мнения могут быть различны, и друг ваш…
– Какой друг?
– Друг ваш, Авдей Афанасьич.
– Он? мой друг?
– Так по крайней мере называли вы его вчера.
– Par dйrision![61]
– Не знаю, par derision или нет; но Авдей Афанасьич хотя и не поэт, а все-таки имеет полное право рассчитывать на частицу земного счастия.
– Быть любимым, например?
– Не страстно, но по-земному.
– И порядочною женщиною?
– Конечно, порядочною.
– Невозможно! – воскликнул Купер.
– Вы себе противоречите, mon cousin.
– Чем же, графиня?
– Не вы ли говорили мне о страсти, внушенной родственником вашим какой-то прелестной девушке?…
– Дочери мещанки, – перебил Купер.
– Все равно; если дочь мещанки в то же время внушила страсть Старославскому, то она девушка не совсем обыкновенная; а, предпочитая Авдея Афанасьича, не доказала ли она тем, что Авдей Афанасьич предпочтительнее Старославского?
– Я не говорил, что дочь мещанки внушила страсть Старославскому.
– Но не он ли увез ее?
– Он мог увезти без всякой страсти, по капризу.
