– Рассказывайте, говорите скорей, как было дело? – торопил Гоча вернувшихся мохевцев.
– А так было, что эти вот два осетина перебежали врагам и провели их в нашу траншею.
Мохевец умолк.
– А еще? Больше никого не было с ними? – тревожно опросил Гоча.
– Эх, хорошо бы, если б не было!..
– А кто еще? – сверкнул глазами Гоча.
Мохевец молчал. Трудно было ему назвать имя предателя.
– Кто же? – крикнул Гоча.
– Гугуа.
– Кто? Что ты сказал? – переспросил хриплым голосом Гоча, надеясь, что ослышался.
– Гугуа! – повторил мохевец.
Тяжко было Гоча услышать имя своего соседа; ведь он, Гоча, – духовный пастырь общины, к которой принадлежал и Гугуа. Он в ответе за нравственное состояние каждого члена общины.
– Боже, чем же мы прогневили тебя, что ты покрыл нас позором, что брат изменил брату! – с глубоким вздохом произнес старец.
Позорный поступок горца мог внести смуту в боевые ряды.
Долго молчал старик. Непрестанно менялось его подвижное лицо, отражая неутомимую работу мысли.
Вот провел он рукой по лбу, и задумчивость на его лице сменилась каким-то робким, неуверенно-вопросительным выражением. Единственный сын Гоча был с ними. Почему же вестник ничего не говорит о нем? Или жаль ему несчастного отца? Если погиб, почему не утешить родителя хотя бы вестью о том, какую отважную смерть принял сын? Не выдержал старик и. испытующе глядя на ратника, спросил его тихое.
– А где Онисе? Почему не расскажешь о нем?
– Онисе, бедняга!.. Чуть было не помешался он… Если б не мы, погубил бы себя безрассудно.
Тяжесть свалилась с плеч Гоча. Сын его жив и вел себя доблестно.
– А где он теперь?
– Успокоился немного и остался с товарищами, – ответил ратник. – Он так убит горем, что ножом не разомкнуть ему рта!
– Ступайте, скажите товарищам, чтобы получше следили за преступниками… Мы же помянем бога и пойдем мстить за братьев наших! – торжественно произнес Гоча и вышел во двор, где шумел и волновался народ, с нетерпением ожидая часа выступления в поход.
Дружина Хеви разделилась на три отряда, и каждый отряд пустился в путь под предводительством своего вождя. Решено было с трех сторон напасть на занятую врагом траншею и отбить ее. От этого боя зависели жизнь и судьба Хеви.
Воины шли улыбаясь. Каждый знал, что исполняет свой священный долг, и пусть даже смерть подстерегает его, – слава храбрых надолго останется в народе и разнесется далеко в горах. Месть разжигала жажду боя.
Онисе шел среди ратников мрачный и подавленный. Храбрый и самоотверженный от природы, был он сейчас вдвойне бесстрашен, готов был искупить тяжкую вину свою хотя бы ценою жизни.
