Некрасов сообщал о транспортных затруднениях и о мерах к улучшению положения, которые он принимал в согласии с организациями железнодорожных рабочих и служащих.
В этих трех последних докладах, посвященных изображению трудностей, создавшихся в результате трехлетней войны, не было острия, направленного против революционной демократии. Наоборот, подчеркивалась необходимость для правительства опираться на демократию. Однако в вводных замечаниях, являвшихся отзвуком происходящих на улице событий, докладчики-министры пытались снять с правительства ответственность за возникновение конфликта и возложить эту ответственность на советскую демократию. Некрасов заявил, что «роковую ошибку» совершают те, кто пытаются противопоставить внешнюю политику правительства стремлениям руководящих органов демократии. Терещенко остановился на сопроводительной ноте Милюкова, выражая изумление, что она могла быть истолкована как отказ от политики, формулированной этим же правительством в акте 27 марта, и упрекал революционную демократию в том, что она пошла на конфликт, руководствуясь необоснованными подозрениями.
Милюков доклада об общем положении не представлял. Он взял слово лишь в результате прямого нашего обращения к нему с критикой его ноты, с указанием на необходимость исправить ее и с просьбой дать свои объяснения.
Милюков заявил, что нота была неправильно понята. Выражения ноты, вызвавшие возражения советской демократии, внесены с целью рассеять распространившиеся в западных странах слухи о том, что Россия стремится отделиться от союзников и готовится к сепаратным переговорам с Германией. Без препроводительной ноты опровергающей такое толкование русской политики, акт 27 марта мог быть понят как подтверждение указанных слухов. Посылать новую объяснительную ноту под влиянием уличных манифестаций невозможно, ибо это еще более усилит тревогу союзников. И в заключение, к общему недоумению, Милюков огласил как решающее доказательство правильности своей точки зрения секретную телеграмму, в кoторой какой-то малоизвестный дипломат сообщал, что французское министерство иностранных дел неодобрительно относится к идее созыва междусоюзной конференции для пересмотра целей войны.
Со стороны Исполнительного Комитета от имени большинства говорили Чхеидзе, Чернов, Скобелев, Станкевич и я, а от имени меньшинства – Суханов и Каменев. Все мы с одинаковой ясностью давали понять что в пояснительной ноте для нас неприемлемо не отгораживание от сепаратного мира (революционная демократия в то время единодушно отвергала эту идею), а выдвигание лозунгов, под знаком которых империалисты всех стран боролись с нашими демократическими лозунгами общего мира.
