Между тем из Праги пришло известие, еще более ухудшившее положение Гуса. Один из его друзей, магистр Иаков, прозванный за весьма малый рост Якубеком, стал доказывать, что миряне должны принимать причастие под обоими видами, как принято в восточных церквах. От рассуждений Якубек тотчас перешел к делу и стал причащать мирян из чаши. Многие пражские священники последовали его примеру. Архиепископские увещания не помогли; над анафемой смеялись. Сам Гус из нелюбви к догматическим спорам прежде никогда не высказывался по вопросу о причащении мирян; поэтому даже среди пражских гуситов явилось на этот счет разногласие, и проповедник Гавлик, заменивший Гуса в Вифлеемской часовне, прямо выступил против Якубека. Об этих раздорах узнал Ян из Хлума и тотчас написал Гусу в тюрьму. Ответ Гуса снова доказывает справедливость нашего мнения, что собственно догматические споры имели для него весьма малое значение. Гус написал, что в вопросе о причащении следует поступать смотря по убеждению. Для спасения души вовсе не обязательно причастие под обоими видами; но кто хочет так причащаться, тому нельзя препятствовать. Во всем этом споре Гуса занимал лишь вопрос об улаживании распри среди своих сторонников. “Ради Бога, – писал он Гавлику, – не противодействуй более Якубку; враги наши будут ликовать при виде раздора в нашей среде”.
Для врагов Гуса всякий новый повод к обвинению был удобен, и они ухватились за вопрос о причащении мирян, как за новое доказательство еретических мнений Гуса. Лишь на время внимание кардиналов было отвлечено от Гуса побегом папы Иоанна XXIII, который, опасаясь низложения и даже суда, бежал, переодевшись конюхом. Гуса стерегла папская стража, которая, узнав о бегстве папы, также предпочла уйти. Перед уходом ключи от тюрьмы Гуса были отправлены самому императору. Теперь, казалось, настало для Сигизмунда самое удобное время восстановить свое слово. Даже Гус питал некоторую надежду, что император велит освободить его. Еще перед тем чешские и моравские феодалы, бывшие в Констанце, составили письмо к Сигизмунду, в котором требовали, чтобы он, ради своей императорской чести, велел освободить того, кто был ввергнут в темницу “вследствие дерзкого презрения к императорской охране”.
Но император был теперь совсем не в таком настроении духа, чтобы обратить внимание на это заявление. Сигизмунда успели убедить в том, что Гус один из главных противников того дела, от которого император ожидал приобресть бессмертную славу – дела восстановления единства католического мира. Император не только не велел освободить Гуса, но отягчил его участь. Созвав святых отцов Констанцского собора, Сигизмунд передал Гуса в их распоряжение, поручив его епископу Констанцскому. Тот немедленно приказал перевезти узника в свой замок Готтлибен, находившийся возле Рейна (в кантоне Тургау). В последнее время пребывания в прежней доминиканской тюрьме Гус чувствовал себя немного лучше благодаря доброте сторожей и влиянию некоторых чешских вельмож. Ему позволяли писать письма, принимать друзей, читать книги. Гораздо более суровое обращение пришлось испытать Гусу в Готтлибенском замке. Целый день на нем были оковы, на ночь руки Гуса приковывались к стене; пища была отвратительная, и Гус опять стал сильно хворать. Переписка с друзьями была ему запрещена, присылаемые книги попадали в епископскую библиотеку.
