В отношениях своих к людям он не сообразовал своих поступков ни со своим настоящим положением, ни со своим будущим. Так, например, в церкви он нередко диакону и священнику показывал язык. По отношению к гвардии и армии он открыто высказывал угрозы, что он, по восшествии на престол, покажет им себя. В его действиях бывали странности, стоящие ниже детского уровня. Так, однажды крыса напроказила на том столе, где стояли солдатики, и недостаточно корректно отнеслась к часовому; тогда Петр торжественно повесил ее тут же, перед неодушевленною армией.
Имея прекрасную во всех отношениях жену, он открыто жил с Елизаветою Воронцовою, нередко предаваясь кутежам и оргиям в сообществе, стоящим далеко ниже.
Насколько слепо и бессмысленно Петр был предан Фридриху II, желал ему успеха во время семилетней войны и поражения русских, видно из того, что он не брезгал состоять в тайных сношениях с врагом империи и даже доносить ему о тайных секретных распоряжениях по армии. Воронцова-Дашкова передает о следующем разговоре Петра III по поводу подобных деяний наследника русского престола, цесаревича и великого князя Петра Федоровича.
Однажды за ужином Петр пришел в свою необычную веселость и откровенность и при этом, обращаясь к Волкову, бросил следующую фразу в порыве воспоминаний о своих геройских подвигах: «Не правда ли, сколько раз мы с тобой смеялись над секретными приказаниями, которые императрица Елизавета посылала своему войску в Пруссию?»
Даже Волков был сильно смущен этим открытым признанием и обращением…
Не менее интересен следующий случай.
Немец по происхождению и узкий во взглядах – он идеалом военной мудрости признавал Фридриха II, короля прусского, его войска считал первыми в мире, русских же не ставил ни во что и относился к ним вполне презрительно.
Однажды, во время семилетней войны, в Петербург приехал полковник Розен с известием о Цорндорфской битве. Его слуга при этом болтал, что русские были побиты. За такое пустословие его посадили на гауптвахту. Тогда Петр призвал его к себе и сказал: «Ты поступил как честный малый. Расскажи мне все, хотя я и без того хорошо знаю, что русские никогда не могут побить пруссаков».
Когда слуга передал, что мог, Петр, указывая на стоявших здесь голштинских офицеров, сказал: «Смотри. Это все пруссаки, разве такие люди могут быть побиты русскими!..»
Трудно сказать, чему здесь было больше удивляться: великому тупоумию, безграничному цинизму, отсутствию всякой нравственности и порядочности или беспримерному презрению и ненависти наследника и императора русского престола по отношению к своим подданным… Единственным оправданием такому поступку служит душевная болезнь человека, которому, однако, вручена была неограниченная верховная власть над великим государством.
