Из всего этого явствует, что земщина была совершенно обезличена, безвластна и безгласна. Над ней можно было производить какие угодно опыты и испытания, без того, чтобы кто осмелился пикнуть.
Оставалось одно духовенство. Но и оно было безгласно и безмолвно.
Не имея возможности предстательствовать пред царем за невинные жертвы, митрополит Афонасий отказался от своего святительского сана и удалился в Чудов монастырь…
На место Афонасия Иоанн захотел возвести казанского архиепископа Германа, человека благочестивого, строгой жизни и правдивого. Но Герман поставил условием, чтобы царь прекратил казни и уничтожил опричну.
– А, ты еще не митрополит, а уже вяжешь меня, – воскликнул Иоанн, и Герман был уничтожен.
Невольно припоминаются слова Юрия Самарина: «Этот царь торжественно подтверждал суды святительские, запрещал мирянам вмешиваться в духовные дела, а между тем произвольно, без всякого суда, свергал и возводил святителей; проповедовал уважение к духовным лицам, называл их учителями, наставниками и лишал их права ходатайства и за смелое обличение предал митрополита Филиппа мучительной смерти…»
Устранив Германа, Иоанн пожелал возвести в этот сан игумена Соловецкого монастыря Филиппа. Филипп с искренними слезами умолял Иоанна не вверять ему сего бремени, но царь стоял на своем. Тогда Филипп предложил условия:
– Повинуюсь твоей воле, но умири же совесть мою, да не будет опричны, да будет единая Россия, ибо всякое разделившееся царство запустеет. Не могу благословлять тебя искренно видя скорбь отечества.
На это Иоанн смиренно отвечал:
– Разве ты не знаешь, что меня хотят поглотить, что ближние мои готовят мне гибель!
Филипп оставался непоколебим; но и царь стоял на своем. Тогда Филипп, после долгого обдумывания и совещаний, согласился принять святительский сан.
Наступило некоторое время мира и тишины в государстве. Царь был сдержан и не позволял опричне злодействовать. Это затишье было, однако, не в духе опричны, да и не могло долго держаться рядом с бредом подозрительности и преследования больного царя. Опричники одолевали царя доносами и жалобами, а царь терзался в своей душе тревогой и опасениями. Начались новые преследования и обвинения. Явились новые невинные жертвы.
Сам царь, обдумывая вступление митрополита, начал относиться к нему подозрительно, видя в нем создание бояр и подозревая, что он действовал заодно с ними и по их наущению.
Между тем и митрополит, оставив в стороне опричну, считал себя обязанным заступиться пред царем за невинные жертвы царского гнева и злодейства его приближенных. Царь оправдывал себя тем, что его окружают злейшие враги. Филипп продолжал защищать безвинных.
