(февраль 1801 года):
весь Рейн делался границей Франции; Тоскана стала королевством Этрурией, которое Бонапарт отдал, для потехи, одному полоумному испанскому Бурбону, получив за это Парму, Эльбу и Луизиану.
Никогда еще Франция не была так могущественна. Германия и Италия поступали под ее влияние: там шла секуляризация, здесь легатства и Модена присоединялись к Лигурийской республике. Если папа и Бурбоны уцелели в Риме и Неаполе, то св. отец стал орудием Бонапарта, а Фердинанд IV принял его корпус в Тарент и закрыл свои гавани для Англии. Затем Наполеон склонил Пруссию на свою сторону и поставил в Испании покорное ему министерство Годоя: Иберийский полуостров закрыл свои гавани британским кораблям. Наконец Бонапарт подбил Павла I потребовать себе Мальту у англичан: те, конечно, отказали, и царь воскресил против них вооруженный нейтралитет Екатерины II, в союзе со Скандинавией и Пруссией, которая даже захватила Ганновер.
Так подготовлялся смертельный удар заклятому заморскому врагу Франции. А Англия и без того уже чувствовала весь ужас такого бича, как борьба с великой республикой. Нелегко достигалась даже выгода на море, особенно в борьбе с голландцами: здесь встречались поражения – однажды герой Нельсон потерял руку. А на сухом пути все британские миллионы шли прахом, словно служили к прославлению соперницы. Надменному Джону Булю уже приходилось дрожать за собственный дом. Его упорному министру Питту тяжело было видеть, как война губила все здание благосостояния Англии, которое он возвел с таким трудом. Торговля пала; купцы банкротились; банки лопались; бумажные ценности понизились на пятьдесят процентов; государственные долги возросли до двенадцати миллиардов. Имея лишь ничтожное войско с негодными офицерами из аристократов-кутил, Англия выплачивала громадные субсидии жадным членам коалиции на материке. На это уходило золото – и Англия вдруг стала жалкою страной бумажек, объявив принудительный курс для билетов своего банка. Бумажки господствовали до конца войны, увлекая даже Питта в гибельную расточительность и развивая ажиотаж в обществе. Рядом следовали, друг за другом, сначала иностранные займы, потом тяжкие налоги. Под конец Питт взялся даже за походный и прогрессивный налог, столь ненавистный богачам, хотя он старался выгородить крупных землевладельцев.
Богачи и знать вообще сваливали бремя войны на пролетария, как и везде, причем обогащались поставщики и банкиры. Народ доходил до нищеты. Однажды толпа выбила стекла в карете Георга III, крича: “Долой Питта, войну и голод!” Вспыхивали бунты среди моряков, которых держали впроголодь, почти без жалованья, сажали в какие-то клетки на целые годы, драли “кошками с девятью хвостами”. Раз они появились в устьях Темзы на корабле с красным знаменем “плавучей республики”. Глухое недовольство овладевало массами, и в Ирландии все было готово к поголовному жестокому восстанию. А Питт с каждым годом вдавался в материковый деспотизм. Был отменен Habeas Corpus; были запрещены сообщества, сходки, читальни; преследовали писателей и издателей, типографии и журналы. Так, для британца новый век начинался полным арсеналом торийской реакции, финансовым крахом и голодовкой в Англии, зверствами в Ирландии, миллиардами фальшивых ассигнатов и массой шпионов-подстрекателей во Франции – словом, материальным, политическим и нравственным банкротством.
