собирались в салонах г-жи Сталь и красавицы Рекамье.
Якобинцы внушали особенный страх Бонапарту, хотя самыми опасными были не они, а
роялисты, которые были в сношениях с самою Жозефиной, уже боявшейся развода. Поддерживаемые иностранными штыками и английским золотом, друзья Бурбонов прославились в конце 1800 года “адскою машиной” – бочонком пороха, который чуть не взорвал первого консула при его проезде в Оперу. К ним примыкали военные с Пишегрю и Бернадотом во главе. Пишегрю прибыл тайком в Париж, чтобы поддержать подстроенный англичанами заговор главаря вандейцев, Кадудаля. Но Фуше сумел погубить их обоих.
Вскоре прекратились и заговоры, и оппозиция. Бонапарт сначала угождал республиканцам, потом начал ссылать их как “идеологов” и тихонько гильотинировать, причем был рассеян и кружок г-жи Сталь. Одновременно посыпались милости на роялистов как на людей, привыкших повиноваться. Эмигранты ехали назад массами: им возвращали имущество и давали должности. Большинство “да” на плебисците о пожизненном консульстве принадлежало роялистам: этот плебисцит должно считать разрывом Бонапарта с людьми 1789 года. Бонапарт приписал даже “адскую машину” якобинцам, чтобы расправиться с ними по-военному. Тогда же самая опасная, рейнская, армия была отправлена на Сан-Доминго, а ее начальник, Моро, был отдан под суд за мнимое участие в заговоре Кадудаля и должен был удалиться в Америку. Так были усмирены “идеологи”. Но нужно было дать острастку и роялистам, а главное – разбить их старый кумир: и явилась жестокая расправа с Бурбонами в лице герцога Энгиенского, последнего представителя той фамилии Конде, которая именно не одобряла заговора Кадудаля. Этот юный принц занимался только любовью и охотой в Бадене, у границ Франции. Французские драгуны схватили его и примчали в Венсен, где он был расстрелян (март 1804 года), хотя военный суд убедился в его непричастности к заговорам. Бонапарт был прав только в одном: герцог Энгиенский, оставаясь надеждой роялистов, всегда мог занять место братьев Людовика XVI. Талейран и Фуше советовали пресечь эту бесконечную цепь заговоров. Наполеон перед смертью оправдывал казнь принца.
Такая беззаветная сила сломила и без того подорванное общество. Герои оппозиции замолкли, как вожди без армии. Их окружали хотя и потомки Просвещения, но люди, утратившие волю от переутомления, вызванного бурями революции. Для такого поколения, мечтавшего только о личном покое, дельный, могучий абсолютизм был благодеянием. Трудовая масса рада была порядку, при котором могла сколотить домишко, тем более что она сбывала в войска лишние рты; а главное, она была уверена, что “капральчик” защитит ее от знатных хищников. Новая буржуазия чуяла наступление своего царства при хозяине, который так ценил богатство и тотчас отменил прогрессивный налог. Войны были золотым дном для новых подрядчиков и биржевиков, а роскошь Тюильри поддерживала богатых промышленников. Наконец поднимались и привилегированные, которые и послужили главной закваской
