“Мы хотим сделать хорошее и благородное дело, – говорил Александр английскому уполномоченному лорду Стюарту. – Мы восстановим независимость Польши и дадим ей в государи либо одного из моих братьев, либо мужа моей сестры” (Ольденбургской герцогини). – “Я в этом не вижу независимости Польши”, – ответил Стюарт.
При таком настроении дипломатов заседания конгресса легко принимали очень бурный характер. Когда в первый раз Талейрану удалось попасть на одно из предварительных собраний, 6 октября, он заметил, что против принятого регламента возле немецкого министра Гарденберга сидит еще какой-то прусский чиновник, – как оказалось потом, это был Гумбольдт. Талейран сердито спросил: “А этот господин что делает здесь?” – “Гарденберг глух, – объяснил кто-то, – и Гумбольдт приставлен к нему в помощники”.
Талейран, хромой от рождения, топнул своей больной ногой и сказал: “Если недуг дает право на это, так я тоже требую себе помощника”. На этом заседании должен был быть определен окончательный порядок занятий конгресса. Талейран в пику Пруссии потребовал, чтобы внесли в протокол как предварительное замечание, что конгресс будет руководствоваться постановлениями международного права. Это предложение вызвало бурную трагикомическую сцену: “Г-н де Гарденберг, – пишет Талейран, – встал и, опираясь кулаками на стол, начал кричать громко, как все люди, страдающие глухотою: “Нет, милостивый государь... международное право... это бесполезно. К чему говорить, что мы будем руководствоваться международным правом? Это само собою понятно!” Я ему ответил: “Если это понятно на словах, то будет понятнее на письме”. Г-н де Гумбольдт вмешался: “Какое дело до нас международному праву?” Я же ответил: “Оно дает вам возможность быть здесь”.
Талейран добился своего, а Генц, постоянный секретарь конгресса, вставая, сказал: “Господа, это заседание будет записано на страницах истории, но, конечно, не я стану его записывать...”
Вернемся теперь к Меттерниху.
Мы видели, что его первые действия были направлены против Талейрана. Он отлично знал его силу и боялся, что Талейран составит себе партию из мелких властителей Германии и Италии, с которыми у Австрии было немало спорных вопросов. Суждения Талейрана о Меттернихе в эти первые дни его пребывания в Вене тоже были проникнуты враждебным чувством. Он его называет в своих письмах “недорослем”, “человеком изворотливым, меняющим свои убеждения еженедельно”. Но скоро события их сблизили.
