Мы уже видели, как Талейран, будучи министром и обер-канцлером Наполеона, вел подозрительные сношения с Меттернихом и позже с Александром I. Нам известно также, что Наполеон, возвратившись из Испании, лишил его упомянутых должностей после бурной сцены, во время которой он его обозвал государственным преступником. Однако это ничуть не смутило Талейрана. Он продолжал являться первым на всех церемониях и своим невозмутимым спокойствием вызвал удивление всех и в особенности находившегося в это время в Париже канцлера Румянцева. Русскому сановнику в своей жизни приходилось видеть не раз, как воздвигались и рушились положения многих знаменитых людей, “...но никогда, – писал он Александру, – я не видел человека, встречающего немилость с такой гордостью, как Талейран”.
И после своего падения Талейран продолжал тайные отношения с Александром через секретаря русского посольства в Париже – Нессельроде, или непосредственно сносясь с русским государем письмами, в которых он давал ему полезные указания относительно внутреннего состояния Франции, политики Наполеона и прочего. По каким побуждениям действовал Талейран? С одной стороны, он, вероятно, предвидел близкое падение Наполеона и хотел подготовить себе будущую карьеру, с другой же, эти сообщения приносили ему непосредственные выгоды, о чем свидетельствуют письменные просьбы о деньгах, которыми он осаждал своего царственного корреспондента[5] Благодаря покровительству Александра Талейран сделался главою временного правительства до возвращения Бурбонов, а потом министром последних.
Новый пост Талейрана налагал на него и новые обязанности; он принял их так же легко, как легко забыл свои старые обязательства. Теперь, по крайней мере, временно, его личные интересы были солидарны с интересами Бурбонов. Поэтому все его действия на Венском конгрессе были направлены к тому, чтобы приобрести для них то почетное место, которое они должны были занимать как владетели великой державы.
Отлично зная людей и события, Талейран быстро ориентировался в пестрой космополитической толпе государей и дипломатов, собравшихся в Вене. Уже в первый момент своего появления он принял гордый, полный достоинства тон и стал разыгрывать “министра Людовика XIV”, как выражался Александр. Это ему было тем легче, что Франция, не имея возможности требовать каких-либо территориальных вознаграждений, смело могла выступить в роли защитника международного права и сделаться, таким образом, своего рода третейским судьею между борющимися государствами.
