Мартин Лютер. Его жизнь и реформаторская деятельность | страница 32
Меланхтону в значительной степени Лютер обязан был и своим сближением с гуманистами. Пример его подействовал заразительно на других молодых гуманистов, так называемых “поэтов”, которые также стали изучать Новый завет и проявили небывалый интерес к вопросам теологии. Сам Эразм, которому Лютер по совету Меланхтона написал весьма почтительное письмо, отнесся очень сочувственно к идеям, высказанным в тезисах, и при случае давал о них благоприятные отзывы, хотя и не скрывал своих опасений, как бы смута, возбужденная Лютером, не повредила “благородным наукам”. Хотя Эразм со своей стороны так же искренне стремился к очищению церкви, к поднятию религиозно-нравственной жизни, однако забота о гуманистическом образовании всегда стояла у него на первом плане. Враг всякого насилия, он был уверен, что умственное развитие само по себе способно освободить людей от всякого зла и что реформы, которых он желал, совершатся, хотя и медленно, но неизбежно, по мере того, как будет расширяться горизонт человеческого знания.
Но еще важнее было для Лютера сближение с другим знаменитым гуманистом, Ульрихом фон Гуттеном, представителем боевой фракции этого умственного движения, привлекшим на сторону реформатора всю национально-политическую и социальную оппозицию XVI века. В сущности, в последовавшем затем периоде реформационного движения Гуттен играет почти такую же роль, как Лютер. В то время, как последний – представитель религиозной реформы, первый – вождь политической и социальной революции.
Личность Гуттена одна из наиболее интересных в эту эпоху. Происходя из старинного, но обедневшего рыцарского рода, Гуттен уже с юных лет ненавидел монахов. Дело в том, что отец его – вероятно, вследствие какого-нибудь благочестивого обета – отдал его еще мальчиком в Фульдский монастырь, где он должен был учиться и впоследствии принять духовный сан. Но живой любознательный юноша совершенно не разделял планов отца, и в 16 лет, познакомившись с гуманистом Кротом Рубеаном, при его содействии бежал из монастыря. С тех пор для него началась тяжелая скитальческая жизнь. Без всяких средств к жизни, вечно терпя голод, болезни, лишения всякого рода, но поддерживаемый горячей любовью к знанию, Гуттен обошел в качестве странствующего студента многие земли, побывал почти во всех университетах Германии и Италии, в совершенстве усвоил классические знания и легкую грацию классического стиля. С любовью к науке в нем соединялся пламенный патриотизм, ревниво оберегавший честь и независимость родной нации. В Италии этот патриотизм нашел себе новую пищу. Здесь Гуттен столкнулся лицом к лицу с исконным врагом германской нации – с папством, обратившим Германию в свою дойную корову и употреблявшим выжимаемые из нее денежные соки на борьбу с ее же императором. Здесь же он познакомился с глубоким упадком нравов, царившим в столице духовной державы, под гнетом которой томилось его отечество. С тех пор основным мотивом его политических и публицистических произведений является едкая сатира на нравы духовенства и пылкий призыв к освобождению от Рима. Впрочем, был еще один предмет, весьма близкий сердцу Гуттена, – это интересы его собственного рыцарского сословия, все более и более приходившего в упадок, благодаря возраставшему могуществу князей и городов. К последним он относился особенно враждебно и в процветании их видел лишь торжество торгашеского духа. Вообще Гуттен, при всем благородстве своих стремлений и любви к науке, всегда оставался настоящим средневековым рыцарем и никак не мог примириться с теми новыми порядками, которые были с таким трудом водворены в Германии для обеспечения мира и безопасности. Каждый раз, когда считал себя оскорбленным или замечал какое-нибудь нарушение справедливости, он прибегал к аргументам кулачного права.