ты писал к нам в своей грамоте? Был у вас один Король Магнус, и то самозванец: ибо ему надлежало бы именоваться Князем. Мы хотели иметь печать твою и титло
Государя Шведского не даром, а за честь, коей ты от нас требовал; за честь сноситься прямо со мною, мимо Новгородских Наместников. Избирай любое: или имей дело с ними, как всегда бывало, или нам поддайся. Народ ваш искони служил моим предкам: в старых летописях упоминается о Варягах, которые находились в войске Самодержца Ярослава-Георгия, а Варяги были Шведы, следственно его подданные. Ты писал, что мы употребляем печать Римского Царства, нет, собственную нашу, прародительскую. Впрочем, и Римская не есть для нас чуждая: ибо мы происходим от Августа Кесаря. Не хвалимся и тебя не хулим, а говорим истину, да образумишься. Хочешь ли мира? да явятся Послы твои пред нами!”
В то же время Иоанн усиленно добивался польского престола. Мы знаем, что он потерпел в этом неудачу и вместо него был избран знаменитый князь Седмиградский Стефан Баторий – человек, от которого пришлось вынести Иоанну столько унижений. После этого избрания, прекратившего внутренние распри и неурядицы в Польше, надежды на завладение Ливонией должны были значительно ослабеть. Но Иоанн не расстался с ними и решился действовать еще энергичнее, чем прежде. Но тут-то и начался ряд неудач, упомянуть о которых нам необходимо. Прежде всего русским не удалось взять Ревеля, что значительно ободрило неприятеля. Восстали даже эстонские крестьяне и “истребляли русских без счету”. Царь собрал громадное, еще невиданное войско, и все думали, что он идет на Ревель. Неожиданно, однако, он вступил в пределы Польши. Это было 25 июля 1576 года, – день, когда и началась знаменитая война с Баторием. Иоанн был уверен в победе и, принявши смиренный вид, из-под которого, однако, сквозила сатанинская гордость и тщеславие, писал Курбскому следующее:
“Смирение да будет в сердце и на языке моем. Ведаю свои беззакония, уступающие лишь милосердию Божию: оно спасет меня по слову Евангельскому, что Господь радуется о едином кающемся грешнике более, чем о десяти праведниках. Сия пучина благости потопит грехи мучителя и блудника!.. Нет, не хвалюся честию: честь не моя, а Божия... Смотри, о Княже! судьбы Всевышнего. Вы, друзья Адашева и Сильвестра, хотели владеть Государством... и где же ныне? Вы, сверженные правосудием, кипя яростию, вопили, что не осталось мужей в России, что она без вас уже бессильна и беззащитна; но вас нет, а тверди Немецкие пали пред силою Креста Животворящего! Мы там, где вы не бывали... Нет, ты был здесь, но не в славе победы, а в стыде бегства, думая, что ты уже далеко от России, в убежище безопасном для измены, недоступном для ее мстителей. Здесь ты изрыгал хулы на Царя своего; но здесь ныне Царь, здесь Россия!.. Чем виновен я пред вам? Не вы ли, отняв у меня супругу милую, сделались истинными виновниками моих человеческих слабостей? Говорите о лютости Царя, хотев лишить его и престола, и жизни! Войною ли, кровию ли приобрел я Государство, быв Государем еще в колыбели? И Князь Владимир, любезный вам, изменникам, имел ли право на Державу, не только по своему роду, но и по личному достоинству, Князь, равно бессмысленный и неблагодарный, высшими отцами вверженный в темницу и мною освобожденный? Я стоял за себя: остервенение злодеев требовало суда неумолимого... Но не хочу многословия; довольно и сказанного. Дивися промыслу Небесному; войди в себя; рассуди о делах своих! Не гордость велит мне писать тебе, а любовь христианская, да воспоминанием исправишься и да спасется душа твоя”.
