Из одного дорожного дневника | страница 82

—

Сегодня утром в 9 часов ко мне явился молодой человек, Гутовский. Его прислал редактор «Слова» для того, чтобы проводить меня в университет, где в первый раз будут читаться две пробные лекции на малороссийском языке. Я достал круглую петербургскую шляпу и отправился в университет пешком. По мере приближения к университету все чаще и чаще встречались густые толпы молодежи, в конфедератках, чемарках, подпоясанных широкими лакированными поясами с бляхами и пряжками, на которых изображены Собесский, Косцюшко и другие великие люди Польши. Попадаются группы людей, одетых в малороссийские казачки, с смушковыми высокими шапками и с красными мотылями поверх шапки. Пробные лекции читали доктор Емельян Лотушаньский и доктор Владислав Сроковский. Сначала обе лекции были прочитаны по-немецки, а затем по-малороссийски, или, как здесь хотят говорить, «по-русски». Обе лекции имели своим предметом право. Из них лекция г. Сроковского мне понравилась гораздо больше.

Пока пробные лекции излагались по-немецки, аудитория была так полна, что множество слушателей стояли; но как только доктор Сроковский окончил чтение своей лекции по-немецки и доктор Лотушаньский, взойдя второй раз на кафедру, начал изложение своей лекции по-русски, масса слушателей в чемарках и широких поясах быстро встала и пошла к двери. В массе слушателей, одетых в малороссийские казакины, пробежал глухой ропот неудовольствия. Однако довольно чемарок остались на своих местах и, видимо, не симпатизировали нелепой демонстрации своих товарищей. После я узнал, что многие польские студенты очень скорбели о заявленном их товарищами факте бестолковой нетерпимости. Но грустный факт, однако, совершился. Мой товарищ, человек весьма благородный, просвещенный и толерантный, старается во всем найти что-нибудь в оправдание поляков, дерущихся с русинами для немецкой потехи, но порою это ему бывает очень трудно. Нельзя всего изъяснять независящими от нас обстоятельствами…

Потолковав, мы согласились, что действительно

На мою шляпу, или «цилиндр», как их называют, поляки все косятся. В кафе даже отпускали каламбуры насчет «цилиндрованных», а на пороге одна венгерка сильно толкнула меня локтем. Я сказал толкнувшей меня венгерке по-польски «извините». Венгерка саркастически отвечала по-польски же: «Берегите цилиндр, а то ветер сдует». «Цилиндр» очевидно становился неудобным для хождения по Львову, а еще впереди предстоят Краков и Прага, где цилиндры также не в почете. Раздумье взяло, какую наложить на себя сбрую? Конфедератку купить? Во-первых, я не поляк, а во-вторых, в ней нельзя будет ходить в Варшаве. Полукивер, в каких ходят русины?.. С какой же стати! Осмотрев пять или шесть магазинов, я, наконец, остановился на суконной гарибальдийской шляпе и купил ее за 4 рейнских 50 крейцеров. Это покрышка самая нейтральная. Последствия показали, что я в этой шляпе нашел чистое сокровище. Мальчик из книжного магазина, где я взял несколько русских лейпцигских изданий, принеся мою покупку, отдал ее швейцару, поручив доставить Włochu (итальянцу). С этой поры я так и пошел за итальянца. Это очень удобно в стране, где не симпатизируют моей благословенной Орловской губернии. Перед вечером я отправился в книжную лавку г. Дедицкого и там застал священника Терлецкого, профессора Головацкого и много других русинов. Знакомятся здесь необыкновенно скоро и бесцеремонно. Не успеешь пожать руку новому знакомому и сказать свое имя, как впадаешь в разговор такого содержания, какого не поведешь у нас с новым знакомым. В книжной русской лавке книг довольно, но выбор весьма неразнообразен. Впрочем, есть сочинения исторические и путешествия. Из ученых львовских писателей наиболее известны здесь своими трудами: профессор университета и священник Головацкий, Петрушкевич и Терлицкий. Они и теперь заняты капитальными работами, из которых корнеслов русского языка будет дорогим приобретением для русской литературы. Молодежь занимается более беллетристикой, с достоинствами которой я не успел познакомиться и знаю только, что в ней нет дел особенно крупных и многотомных и что повествователи и поэты львовские стараются изображать в своих произведениях тот класс общества, который у нас, с некоторого времени, исключительно называют