Араго не прощает Кондорсе его пребывания в Конвенте после произнесения смертного приговора королю. Но философ мог бы оставить Конвент исключительно под влиянием горячего негодования; последнему же трудно было возникнуть, потому что Кондорсе хорошо понимал невменяемость большинства членов Конвента. Кондорсе считал себя не вправе оставлять Конвент, пока обстоятельства позволяли ему приносить пользу, сколько-нибудь сдерживая дикие страсти. Конвент же при своей изумительной и до крайности многосторонней деятельности несомненно заботился также о лучшей политической организации Франции. Он поручил комиссии, состоявшей из девяти членов, составить программу новой конституции. В числе этих членов был Кондорсе. Проект заключал в себе все меры для обеспечения справедливости и свободы и был представлен Конвенту 15 февраля 1793 года; он состоял из тридцати глав, разделенных на множество параграфов. Одно введение, объяснявшее основание проекта, занимало 115 страниц и целиком принадлежало перу Кондорсе. Этот глубокий и серьезный труд надлежало рассмотреть в самом непродолжительном времени. Кондорсе и сдержанно, и нетерпеливо ожидал этого решительного момента. Он с грустью видел, что в заседаниях все время уходило на бесполезные споры, в которых проявлялись мелкие личные интересы и дух партий. Наконец, видя, что дорогое время уходит, Кондорсе потребовал рассмотрения проекта. В Париже требование это было встречено недружелюбно; проект, представленный Кондорсе, не возбуждал интереса, потому что его трезвые и беспристрастные взгляды в то время были как нельзя более некстати в Париже; но в департаментах обнародования его ждали с большим нетерпением; шаткость временного государственного устройства приводила народ в отчаяние. Конвент отверг план конституции, представленный комиссией, и поспешил успокоить народ, дав ему конституцию, наскоро составленную Геро де Сошелем. Легкомысленные жители Парижа встретили это событие восторгом и пушечными выстрелами. Сиес же метко назвал эту конституцию– неудачным оглавлением пустой книги; но осторожный аббат говорил это потихоньку, между своими; то же самое Кондорсе высказал публично, и это не прошло для него даром. Изменила ли ему на этот раз его обычная сдержанность, или он был убежден, что настал час для смелого, решительного шага?
Мы склоняемся в пользу последнего предположения. Кондорсе напечатал послание к народу и советовал ему не принимать новой конституции. Он откровенно и ясно излагал ее многочисленные недостатки и указывал на их вредные серьезные последствия.
