Мы видели, что хотя Кондорсе не мог отдаться одной чисто научной деятельности, а тем более ограничиться наукой отвлеченной, он в то же время не был практическим деятелем в узком смысле этого слова. Мы знаем, что в период, предшествовавший наступлению революции, он размышлял, разъяснял, но его всего менее можно было назвать революционером. Как оратор он никогда не имел успеха, несмотря на то, что обладал даром слова, – ему недоставало голоса, дикции, жестов. Кондорсе занимался в то время журнальной деятельностью. Сперва он сотрудничал в «Journal de Paris», a затем в основанной им самим «Библиотеке публичного деятеля». Здесь он напечатал ряд компиляций из Аристотеля, Макиавелли, Бодэна, Бэкона, Юма, Локка, Адама Смита, присоединив к трактату последнего «О богатстве народов» собственные примечания. Уже самый выбор философов показывает, какое образование считал Кондорсе необходимым для общественного деятеля. Свои статьи, относящиеся к вопросам дня, он помещал в журналах 1789 года и в бюллетенях общественного союза «Железный рот» («Bouche de fer»).
Бегство Людовика XVI в Варенн произвело на Кондорсе сильное впечатление, сопровождавшееся переворотом в его политических взглядах относительно Франции; тогда он вместе с Томасом Пэном начал издавать первую во Франции республиканскую газету: «Республика, или Защитник представительской власти». Поступки короля в то время вызвали недовольство в самых преданных ему людях, и вскоре из них составилось общество, имевшее целью мирное, бескровное водворение во Франции республики. В числе членов этого общества находим мы Ларошфуко и Кондорсе. Этот союз вскоре же распался, и решено было уничтожить все проекты и планы. Кондорсе, из желания общего блага, не мог подчиниться такому решению; он перешел в другое общество, названное Социальным. Последнее напечатало речи Кондорсе в пользу мирной республики, и это повело к разрыву Кондорсе с герцогом Ларошфуко и с другими друзьями-роялистами. Нам известно, какое значение для Кондорсе имели узы дружбы; он мог принести их в жертву только своим убеждениям. Араго называет разрыв этот неблагоразумным. С нашей же точки зрения, он является неизбежным. Кондорсе чувствовал, что настал момент действовать; он был огорчен, что не состоял членом конституционного собрания, и считал себя вправе спросить: «Неужели геометр, занимавшийся почти треть столетия политическими науками и почти первый приложивший к ним анализ, не может высказать своего мнения о вопросах, рассматриваемых в конституционном собрании?» В то время во Франции совершался переворот и зрели идеи, имевшие такое важное значение для будущего человечества, что глаза целого мира были устремлены на нее. Понятно, какие чувства волновали в то время грудь каждого француза, а тем более такого человека, жившего исключительно общественными интересами, как Кондорсе. Жажда деятельности пробудилась в нем с необыкновенной силой, но он не принадлежал ни к какой партии и все были против него, потому что все делились тогда на партии.
