Глава IV. Среди литературных светил
Поездка в столицы в 1836 году. – Кружки Станкевича и Герцена. – Белинский и его «жажда истины». – Кольцов среди знаменитостей. – «Абсолют» и «субстанция». – Дружба с Белинским. – Многочисленные знакомства. – Отзыв «знаменитости» о Кольцове. – Такт, проницательность и ум Кольцова. – «Царство философии» у Бакуниных. – Петербург. – Знакомство с Краевским. – Субботы Жуковского. – Тургенев и вечер у Плетнева. – Кольцов и Пушкин. – Пирушки у Кольцова. – Возвращение в Воронеж. – Собирание пословиц и песен. – «Ромео и Джульетта». – Либеральные идеи Кольцова. – Отношения его с окружающими. – Размолвка с приятелями. – Время наибольшей славы прасола в Воронеже. – Приезд Жуковского. – Дружба с сестрою. – Хлопоты о втором издании стихотворений. – Расширение круга знакомств. – Третья поездка в столицы в 1838 году. – Помощь титулованных знакомых. – Щегольство Кольцова. – Недовольство вечерами. – Рассказ Каткова о Кольцове. – Очарованность столицами. – Опять Воронеж
Кольцов отправился в Москву и Петербург по делам отца в начале 1836 года. Несомненно, однако, что к этим поездкам побуждали его не одни торговые дела, но и желание завязать литературные знакомства. Много пришлось скромному, застенчивому прасолу увидеть и услышать интересного, много он узнал знаменитых людей и много увез из столиц новых идей, отразившихся на его творчестве и на отношениях с окружающими.
Тяжелое время переживало тогда наше общество. Крепостное право и связанная с ним общественная организация не давали простора для практической деятельности лучших людей на пользу меньших братьев. Единственная сфера, где бы можно было приложить свои силы, высказать накопившиеся мысли и облегчить наболевшее чувство, – литература – находилась в тяжелых условиях. Но живую мысль все-таки нельзя было убить, и она иногда просачивалась в литературе благодаря оплошности цензора (как, например, в известном случае с «Философическим письмом» Чаадаева) или проскальзывала в обществе при помощи Эзопова языка, вероятно, нигде не пользовавшегося такими давними правами гражданства, как в русской печати. Но чем менее ясно приходилось излагать известные мысли в литературе, тем настойчивее они высказывались в дружеских кружках, куда цензура не проникала. И, может быть, вследствие того, что сфера приложения общественных стремлений к жизни была сужена тогдашними условиями деятельности, большинство этих кружков уходило в отвлеченности философии, в ее абстракты, дабы не иметь дела с печальной действительностью.
