– Это не ложь?
– Это правда, но не надо царапать ногтями мою руку.
– Когда же я не могу!
– Пустяки!
– Поцелуй меня хоть один раз!
– Еще что!
– Но отчего же!
– Ну, хорошо!
Молодой человек поцеловал ее и встал с места: он очень хотел бы, чтобы его дама сейчас же встала и ушла, но она не поднималась и еще что-то шептала. Ее дальнейшее присутствие здесь было ему мучительно, и это выразилось на его искаженном злостью лице. И зато он взял ее руку и, приложив ее к своим губам, сказал:
– Lilas de perse[7] – это мило: я люблю этот запах!
Дама вспрыгнула и, сжав рукой лоб, покачнулась.
– Что с вами? – спросил ее Валериан. – Спешите на воздух!
Она взглянула на него исподлобья и прошипела:
– Это низко!.. это подло!.. это бесчестно!.. После того когда я тебе это откровенно объяснила… ты не имеешь права… не имеешь пра… ва… пра… ва…
– Бога ради только без истерики!.. Вам нужно скорее на воздух!
– Воздух… пустяки… Я все это должна была выполнить…
– Ну да… и выполнила… Поезжай скорей домой, и все будет прекрасно.
При этом обрадовании она опять взяла его руку и прошептала:
– Ну да… О, боже! Но если ж я тебе уже все рассказала, для чего это так было нужно, то для чего ж говорить: «lilas de perse»! Ведь это низко!.. Я всем скажу… вот именно… как это низко… А я отсюда не уйду…
– Да, да! Пожалуйста останьтесь: maman сейчас придет.
И он встал с места, но она его удержала.
– Я верно схожу с ума! – произнесла она, приложив к бьющимся вискам тыльную сторону своих стынущих пальцев, и повторила: – Помогите! Я, право, схожу с ума!
Валериан испугался страдальческого выражения ее лица и начал ее крестить. Она с негодованием его оттолкнула и прошептала:
– Креститель!
– Что ж тебе надо?
– Мне? Унижения и новых обид! Мне нужно, чтобы ты был со мною!
– Но я же с тобою!
– О-о, конечно, не здесь!
– Ну и поезжай скорее домой, и я сейчас буду, и там падай, как хочешь.
– Как я хочу… Меня стоит убить!..
Она хотела сказать что-то еще, но вместо того поцеловала его руку, а он, с своей стороны, нагнулся к ней и прикоснулся губами к вьющейся на ее шее косичке.
Искаженное лицо женщины озарилось румянцем чувственного экстаза, и она поспешно закрыла себя вуалью и вышла. По ее щекам текли крупные, истерические слезы, и ее глаза померкли, а губы и нос покраснели и выпятились, и все лицо стало напоминать вытянутую морду ошалевшей от страсти собаки.
Она догадалась, что она гадка, и закрылась вуалем.
Когда она проходила мимо швейцара, тот молча подал ей, хранившееся у него за обшлагом ливреи, письмо с адресом «живчика», а она бросила ему трехрублевый билет и села в сани, тронув молча кучера пальцем.
