– В Москве теперь уже никого и нет… Катков умер.
За трельяжем послышался сдержанный смех.
– Что вам смешно, Лида?
– «Катков умер». Вы это сказали так, как будто хотели сказать: «Умер великий Пан».
– А вы на это «сверкнули», как Диана.
– Я не помню, как сверкала Диана.
– А это так красиво!
– Не знаю уж, куда и деться от всякой красоты! Я впрочем помню, что Диана покровительствовала плебеям и рабам и что у нее жрецом был беглый раб, убивший жреца, а сама она была девушка, но помогала другим в родах. Это прекрасно.
– Прекрасно!
А хозяйка покачала головою и заметила:
– Ты совершенно без стыда.
– Со стыдом, ma tante!
– Так что ж ты говоришь! Чего ж ты хочешь?
– Хочу, чтоб девушки не скучали в своем девичестве от безделья и помогали тем, кому тяжело.
– Но для чего же в родах?
– Да именно и в родах, потому что это ужасно и множество женщин мучаются без всякой помощи, а барышни играют глазками. Пусть они помогают другим и сами насмотрятся, чтт их ожидает, когда они перестанут блюсти себя как Дианы.
– Позвольте, – вмешалась гостья: – я не о той совсем Диане: я о той, которая сверкнула в лесу на острове, у которого слышали с корабля, что «умер великий Пан». – Кажется, ведь это так у Тургенева?
– Я позабыла, как это у Тургенева.
Хозяйка продолжала:
– Теперь опять забывают хорошее, а причитают то, что говорят «посредственные книжки».
– А вы не обращали на эти книжки внимания Виктора Густавыча? – спросила гостья.
– О, он их презирает, но, знаете, он ведь лютеран, и по его мнению, если где есть о добре, то это все хорошо.
– Но, однако, ваша непротивлеика в самом-то деле ведь и не была добра?
– Ну, так прямо я этого сказать не могу. Злою она ни с кем не была, но когда ей долго возражаешь, то я замечала, что и у нее тоже что-то мелькало в глазах.
– Да что вы?
– Я вас уверяю. Знаете, если шутя подтрунишь, так глазенки этак заискрятся… и… какое-то пламя.
– Боже мой! И для чего вы ее еще держали?
– Да, да! Я тоже раз подумала: «эге-ге, – думаю себе, – да ты с огоньком», и отпустила. Но, разумеется, я прежде хотела знать, что можно от таких людей ждать, я ее пощупала.
– Это интересно.
– Я спросила ее так: «Что же это, моя милая, стало быть, если бы при тебе в доме случилось что-нибудь такое, что должно быть тайной, что от всех надо скрыть, стало быть, ты и тогда не согласилась бы покрыть чей-нибудь стыд или грех?» Она сконфузилась и стала лепетать: «Я об этом еще не думала… Я не знаю!» Я воспользовалась этим и говорю: «А если бы тебя призвали и стали спрашивать о твоих хозяевах, ведь ты должна же… Ведь какие в старину были хорошие и верные слуги, а и те, когда приходило круто, говорили, что от них хотели». Вообразите, что она ответила:
