– Неш так-то гожу делать? – спросила Домна.
– Что?
– Да баб-то женатому целовать.
– А то неш не гажу?
– Да еще при людях! Что проку при людях-то целоваться? – проговорил кто-то из баб.
– Да где ж ты ее без людей поцелуешь? – спросил Степан.
– О, болезный! Не знаешь, смотри, где.
Степан засмеялся, обмахнул сбитую с него Натальею шляпу и, тряхнув русыми кудрями, сказал:
– Прощайте, бабочки.
– Прощай, – отвечали несколько женщин, с удовольствием глядя на красивого Степана.
– Неси тебя нелегкая! – проговорила все еще красная от крепких поцелуев Наталья.
– Эй, ты, Степан, бабья сухота! – крикнула Домна.
– Ну вас совсем, некогда! – отвечал Степан.
– Нет, постой-кась! Ты что нашим бабам спать не даешь?
Настя вспыхнула.
– Каким вашим бабам я спать не даю?
– Про то мы знаем, а ты зачем спать-то мешаешь?
– Чем я мешаю?
– Песни свои все горланишь.
– Да, вот дело-то!
Степан уехал.
– Экой черт! – сказала вслед ему Наталья, обтирая свои губы.
– Что кабы на этого парня да не его горе, что б из него было! – проговорила Домна.
– А у него какое ж горе? – спросила Настя, которой не нравилась беспардонная веселость Степана.
– О-о! да уж есть ли такой другой горький на свете, как он.
Рассказали тут Насте, как этот Степан в приемышах у гостомльского мужика Лябихова вырос, как его били, колотили, помыкали им в детстве, а потом женили на хозяйской дочери, которая из себя хоть и ничего баба, а нравная такая, что и боже спаси. Слова с мужем в согласие не скажет, да все на него жалуется и чужим и домашним. Срамит его да урекает.
– Он уж, – говорила рассказчица, – один раз было убил ее с сердцов, насилу водой отлили, а другой раз, вот как последний набор был, сам в некруты просился, – не отдали, тесть перепросил, что работника в дворе нет. А теперь, – прибавила баба, – ребят, что ли, он жалеет, тоже двое ребятишек есть, либо уж обтерпелся он, только ничего не слыхать. Работает как вол, никуда не ходит, только свои песни поет. Это-то допрежь, как его жена допекала, так с бабами, бывало, баловался; была у него тож своя полюбовница, а нонче уж и этого не слыхать стало…
– А не слыхать! – подтвердили бабы.
– Где ж его полюбовница? – спросила Настя.
– Вывели их в сибирскую губерню, на вольные степи. Туда и она пошла с своими, с семейными.
– Стало, замужняя была?
– Известно, баба: не девка же.
– Может, вдова.
– Нет, хозяин был, да она своего-то не любила, а Степку смерть как жалела.
– Да что ж жена-то его не любит, что ль? – спросила Настя.
