Праша думала, что он «к ним привьется», и именно на счет Зинаиды Павловны, которая всем нравилась. Правда, что она не работница, но ведь зато как хороша! Пусть женится: она им поможет, вместе жить будут. Но вдруг все это повернулось иначе, и Праша пришла ко мне в неодолимом смущении и истерическим тоном заговорила:
– Я, право, не знаю… такое обретение… Апрель Иваныч меня замуж просит.
И как это сказала, так села и заплакала.
– Что же вы, идете или нет?
– Да я и не знаю.
– Стало быть, идете.
– Нет, не знаю, а, во-первых, он такой учливый и сироту-девушку устроил, а, во-вторых, моего мальчика любит и им Пеленака читает, да подите-ка еще сколько у него и других книжек, и сам он бесчастный, потому что ведь никакой у него близкой души нет. Это же правда истинная! Я долго не верила, и другие мне тоже говорили: «Поверь, это он к тебе подлещается, потому что у тебя свое хозяйство, а все поляки льстивые», но это же ведь глупость, и я этому никогда ни за что не поверю, потому что есть всякие люди в каждом народе, но когда по весне мой мальчик заболел при смерти, так Апрель Иваныч над ним ночей не спал, и теперь дитя его, можно сказать, больше меня любит.
– Это вас к нему и расположило?
Праша хотела сказать что-то коротко и откровенно, но вместо того опять заморгала с слезами и истерично отвечала:
– Я этого не понимаю… не знаю, что именно! А только он же один понял, что дитя такого отца, что надо ему открыть все понятия. Вот я его за это… не знаю как уважаю!
И она хотела еще что-то изъяснять, но опять заплакала.
– Так и прекрасно, – говорю, – вы, Прашенька, и выходите.
– Вы советуете?
– Да что же? Отчего нет?
Она молчала, потупив глаза вниз, и, покрасневши, прошептала:
– Отчего же мне это… как будто стыдно?
– Вы разве обещали не выходить?
Она покачала головою и отвечала:
– Покойник об этом никогда и не говорил.
Она остановилась, вздохнула и добавила:
– Ведь это тогда… все только я его обожала и себя не помнила за это счастие, а он только так…
– И Курской Заступнице вы не клялись?
– Нет, – отвечала она с тихою улыбкой и сейчас же вздохнула и сквозь слезы добавила: – Я ведь ничего не утаила, я сказала: «Апрель Иваныч! слов нет, что я очень вами за все благодарна и могу следовать, но только с кем я это дитя получила, то у меня тот человек посейчас в сердце, и я после него ни для кого уже особенных чувств не нахожу». А он мне ответил: «Значит, если и я помру, хорошо делавши, то вы и обо мне хорошо вспомните». Тут уж я взволновалась и говорю: «Что же вы это так себя сокрушаете: сами сватаетесь и сами себя хороните?» А он говорит: «Смерти никогда забывать не следует». А я говорю: «Ну, уж это нет… Послушайте, это так вовсе не надо… Станьте рядом, да давайте скорее лучше помолимся, вы по своей вере, а я по своей: пусть что нам бог даст, то и будет».
