Тогда все снова пропало, и вокруг Энцио рассыпались кучи золота. Ровные блестящие червонцы засверкали и зазвенели, подкатываясь почти к самым ногам штурмана. Руки его затряслись, и глаза разбежались при виде несметного богатства, которым он мог завладеть, и страшная борьба завязалась в его душе. Он мог горстями, лопатой, как хотел, загрести все это золото и при его помощи овладеть целым миром.
Соблазн был слишком велик. Энцио показалось, что он, опьяненный, делает шаг вперед, и участь его была решена.
На другой день, когда Энцио принесли воду и хлеб, его нашли мертвым в углу камеры. Он лежал ничком на полу со скорченными от судороги руками, вдали от начертанного им на средней плите круга с таинственными знаками.
Литта провел ночь спокойно, если можно только назвать спокойствием полную неподвижность, происходящую оттого, что все нервы так натянуты, так болезненно раздражены, что малейшее движение становится чувствительным.
Он лежит не двигаясь на своей кровати, с открытыми глазами, он не спал, но и полного сознания не было у него. Нравственная усталость, изнеможение так были мало знакомы ему до сих пор, что он невольно с каким-то робким удивлением прислушивался к тому, что происходило в его душе. Он находился как бы в полузабытьи. Обрывки мыслей, неясные воспоминания мелькали в его голове, а главное, что казалось ужаснее всего, – впереди не было никакой надежды, никакого выхода. Чего ему ждать, на что надеяться, в самом деле, когда все уже прошло? Он мог только думать обо всем, как о прошедшем, утраченном. Так провел он ночь.
Наутро, с восходом солнца, постучали в дверь графа. Он все еще не спал.
– Именем великого магистра, – проговорили за дверью…
– Войдите, – ответил Литта.
Вошел добродушный итальянец, один из командоров ордена, и, как привычный человек, с веселою, ободряющею улыбкою протянул руку Литте, а затем крепко и дружески поздоровался с ним.
– Ну что, не спали?.. Ну ничего, пройдет, выздоровеете! Ну, пойдемте, меня прислали за вами!
Литта хотел спросить – кто прислал, но сейчас же забыл об этом желании и никак не мог вспомнить, что нужно было сделать ему.
Командор был, видимо, добрым, хорошим человеком и очень понравился Литте.
– Ну, идемте! – сказал командор, и граф так же послушно отправился за ним, как шел вчера за исполнительным молодым рыцарем.
Жизнь в конвенте начиналась рано. Все вставали с восходом солнца, и замок уже шевелился, когда Литта, следуя за командором, проходил по его переходам и залам. Однако командор выбирал нарочно такой путь, где никто не попадался навстречу.
