Маррока | страница 5
Иной раз она приходила вечером, когда муж ее был где-то на работе. И мы располагались на террасе, чуть прикрываясь легкими и развевающимися восточными тканями.
Когда в полнолуние громадная яркая луна тропических стран стояла на небе, освещая город и залив с его полукругом гор, мы видели вокруг себя, на всех других террасах, как бы целую армию распластавшихся безмолвных призраков, которые иногда вставали, переменяли место и укладывались снова в томной теплоте отдыхающего неба.
Невзирая на ясность африканских вечеров, Маррока упорно ложилась спать голою под яркими лучами луны; она нисколько не беспокоилась о всех тех людях, которые могли нас видеть, и часто, презирая мои мольбы и опасения, испускала среди ночного мрака протяжные трепетные крики, в ответ на которые вдали раздавался вой собак.
Однажды вечером, когда я дремал под необъятным небосводом, сплошь усыпанным звездами, она стала на колени возле меня на ковре и, приблизив к моему рту свои большие вывороченные губы, сказала:
– Ты должен прийти ночевать ко мне.
Я не понял.
– Как это-к тебе?
– Ну да. Когда муж уйдет, ты придешь спать на его место.
Я не мог удержаться и расхохотался.
– К чему это, раз ты приходишь сюда?
Она продолжала, говоря мне прямо в рот, обжигая меня своим горячим дыханием до самого горла и увлажняя мои усы:
– Чтобы у меня сохранилась память о тебе.
И «р» слова сохранилось, еще долго с шумом потока звучало в скалах.
Я никак не мог постичь ее мысль. Она обвила руками мою шею.
– Когда тебе вскоре придется уехать, – сказала она, – я не раз буду думать об этом. И, прильнув к мужу, буду представлять, что это ты.
Все «ррре», «ррри», «ррра» казались в ее устах раскатами близкой грозы.
Тронутый, да и развеселившись, я прошептал:
– Но ты сумасшедшая. Я предпочитаю ночевать дома.
У меня действительно нет ни малейшей склонности к свиданиям под супружеской кровлей – это мышеловка, в которую постоянно попадаются дураки. Но она просила, умоляла и даже плакала, прибавляя:
– Ты посмотррришь, как я буду тебя любить.
«Посмотррришь» прозвучало наподобие грохота барабана, бьющего тревогу.
Ее желание показалось мне таким странным, что я не мог его ничем объяснить; затем, поразмыслив, я решил, что здесь примешалась какая-то глубокая ненависть к мужу, одно из тех тайных возмездий женщины, которая с наслаждением обманывает ненавистного человека и хочет вдобавок насмеяться над ним в его собственном доме, среди его обстановки, в его постели.