– Сокольский, черт! На перекличку иди! Опять завтра в кандальную посадят! – высунулась из-за занавески физиономия антрепренера.
– Сейчас… сейчас… Вы меня извините. К перекличке надо. Вот если бы вы позволили… Да уж не знаю… Нет, нет, вы меня извините!..
– Что? Зайти ко мне?..
– Д-да…
– Сокольский, как вам не стыдно?
– Ну, хорошо, хорошо. Благодарю вас. Так завтра, если позволите…
– Да иди же, дьявол, опять будешь в кандальной – из-за тебя представление отменят!
– Иду… иду… Значит, до завтра! Сокольский побежал на перекличку в тюрьму.
– А вы отлично поете куплеты! – обращаюсь я к Федорову. Федоров сияет.
– При театре, знаете, поднаторел… А вы к нам из Одессы изволили, говорят, приехать. Кто теперь там играет?
– Труппа Соловцова.[16]
– Николая Николаевича? Ну как он?
– А вы и его знаете?
– Его-то? Еще с Корша помню. У Корша я парикмахером был. Да кого я не знаю! Марью Михайловну (Глебову) сколько раз завивал. Рощин-Инсаров – хороший артист. Я ведь его еще когда помню. Отлично Неклюжева играет. Киселевский Иван Платоныч – строгий господин: парик не так завьешь – беда!
Федоров смеется при одном воспоминании, – и у него вырывается глубокий вздох.
– Хоть бы одним глазком посмотреть на господина Киселевского в «Старом барине!» Эх!
– Абрашкин, чего на перекличку не идешь?
Но Абрашкин артист на роли ingenue dramatique, стоит, переминается с ноги на ногу, дожидается тоже комплимента.
– А здорово, брат, это ты представляешь! – обращаюсь я к нему.
Глупая физиономия Абрашкина расплывается в блаженной улыбке.
– Я, ваше высокоблагородие, на руках еще могу ходить, – место только не дозволяет!
– Комедиянт, дьявол! – хохочут каторжане. Абрашкин со счастливой рожей машет рукой.
– Так точно! А ведь этот добродушный человек резал.
– К вам Сокольский. Говорит, что приказали прийти! – доложила мне рано утром квартирная хозяйка.
– Где же он?
– Велела на кухне подождать.
– Да просите, просите!
Если бы улыбка не была в этом случае преступлением, трудно было бы удержаться от улыбки при взгляде на «штатский костюм», в который облачился для визита ко мне Сокольский.
Рыжий, весь рваный пиджак, дырявые штиблеты, необыкновенно узкие и короткие штаны, обтягивавшие его ноги как трико, – совсем костюм Аркашки.
– А я к вам в штатском, чтоб не смущать вас арестантским халатом, – сказал он.
– Да будет вам, Сокольский, о таких пустяках. Садитесь, будем пить чай.
Сначала разговор вязался плохо. Сокольский сидел на кончике стула, конфузливо вынимал из кармана белую тряпку, которую достал вместо платка.
