– То-то и оно: правда светлее солнца.
– Што и говорить! Все одно – беги не беги, а от правды никуда не денешься. Завали ее золотом, затопчи ее в грязь, – она все наружу выйдет.
– Государь наш батюшка лют стал, гневен... Исхудал...
– Адашевские, вишь, прихлебатели изводят.
– Бог их знает! Кто их там разберет! Они на царя, царь на них, тока нашему-то брату не легче.
– И што боярам надобно?
– Все царями хотят быть... Скушно!
– Видать, уж такой у них норов. А норов, как говорится, – не клетка, его не переставить. Вот и бегут. Позавчерась Антон Богданов, да Карачаров, да Марк Сарыгозин утекли в Польшу, а ныне, гляди, Верейские князья да Белозерские... Беды!
– Одначе морозит. Бывало, винца выносили... Теперь уж нет... Эх, эх! Скушно!
– Снежку бы!.. Он согревает.
– Господня воля... может, и пойдет. А што приставов-то везде понагнали, страх! Ни конному, ни пешему проходу нет... Хватают кого попало, да все не тех... Грех один!
– Тут-ко человека едва не изрубили на засеке, а он будто царский же гонец. Беда!
– Мало ль народу похватали зря да и пытке предали...
– Теперь у царя новых усердных слуг много... Вон Малюта кого хочешь порешит... Сгубит – и не узнает никто: где, и когда, и кого... Просто! Тайный человек у царя. Перелобанил уже немало вельмож.
– В таких статьях люди напролом идут – голов не жалеют. Чья возьмет.
– А ты думаешь – чья возьмет?
Наступило молчание.
– Бог каждому путь указует. Народа токмо жаль! Измучились люди. Война разорила.
– Дай Бог нам терпенья!.. Страшно, коль подкосимся. Страшно. Пропадет Москва. Тяжко, брат, на душе, тяжко! Народ терпит... Ждет все... чего-то ждет...
– Так уж Бог создал: у каждого званья своя мысля... И-их, Господи! Дождаться бы светлых деньков... Видать, так и умрем... Измучили мужика, уж и смерть не страшит его.
IV
Царский постельничий, бравый молодчик Вешняков, обнажившись по пояс, стоял утром на дворцовом крыльце и усердно растирал себе снегом грудь, шею, руки, чтобы прийти в себя после вчерашнего.
Всю ночь пировали большой пир у царя. Уйма выпито, горы всего поедено, – а теперь тяжесть в голове. Да и во всем теле противная какая-то ломота. Под утро разошлись. Еще не все и разошлись-то! Кое-кто и сдвинуться с места не смог, остался заночевать на царевом дворе.
– Эй ты, друг, где ты? – слыхал за своей спиной приветливый оклик Вешняков.
Вздрогнул. Оглянулся. Тяжело грохая сапогами, кто-то спускается вниз по лестнице.
– Ба! Малюта, чего не спишь?
– Эй, брат! Позавидуешь тебе, – рассмеялся Малюта. – Дай-ка и я. – Перекрестившись, он снял с себя кафтан и рубаху. – Гоже, гоже!
