В Новороссийске распрощалась с моей спутницей и пересела на пароход.
Плывем. Море, как стекло. Такое спокойное и милое, что даже я чувствую себя хорошо, а у меня морская болезнь делается чуть не на Фонтанке.
Один инженер высадился на первой остановке, другой едет дальше.
Сегодня я как-то поспокойнее рассмотрела его; славное, румяное лицо с небольшой круглой бородкой, кудрявые русые волосы и умные серые глаза.
Он веселый и милый собеседник, с ним легко.
На палубе я пишу этюд красками с трех богомолок. Богомолки согласились позировать мне за два целковых, но предварительно справились у едущего на Афон монаха, не грешно ли это. Монах, подумав, разрешил, сам уселся на лавочке около них и задремал, сложив жирные руки на огромном животе… Пишу и его – даром.
Сидоренко – фамилия инженера – сидит рядом со мной, подает мне нужные кисти и краски, и мы весело разговариваем, острим, смеемся.
– Право, – говорит он, – даже обидно! Вот встретились мы с вами, так хорошо провели два дня, а может быть, никогда не увидимся.
– Кто знает? Судьба иногда сталкивает людей совершенно неожиданно для них. Да вы куда едете?
– В С.
Я начинаю хохотать. Он смотрит на меня удивленно.
– Да ведь я тоже еду в С.
– Да неужели? Как это хорошо! Вы уж позвольте мне навестить вас.
– Конечно. Я познакомлю вас с семейством, где буду гостить. Толчины. Может быть, слыхали.
– Слыхал, слыхал. И много хорошего.
– Я познакомлю вас с милыми барышнями и надеюсь, что вы не будете скучать.
– Хоть ни с кем не знакомьте – я приду для вас… Право, мы так мало знакомы, а вы мне точно родная.
– Виктор Петрович! У вас, наверное, ужасно много такой родни по всей России! – качаю я головой.
Он краснеет.
– Вы, конечно, имеете право посмеяться надо мной, но иногда, знаете, бывает, что с иным человеком сходишься ближе в двое суток, чем с другим в десять лет, а я человек откровенный. Часто люди считают это большим недостатком. Не правда ли?
– Только не я, – ласково отвечаю я.
– Ну, вы – особенная.
– Нет, я нисколько не особенная и терпеть не могу, когда меня подозревают в желании оригинальничать, – мой тон сразу становится резким.
– Боже мой, Татьяна Александровна, да разве я сказал что-нибудь подобное? – восклицает он.
– Да нашли же вы во мне какие-то особенности, – говорю я, пристально всматриваясь в полупрозрачную светотень, падающую от тонкого белого платка на личико молоденькой богомолки.
– Ах, да вы не поняли меня! Я хотел сказать, что вы не такая, как другие…
