На набережной теснились какие-то люди, но не потому, что их интересовала готовящаяся казнь, – они попросту не могли попасть к себе домой, так как мост был занят войсками. Люди эти были взволнованы и тихо переговаривались между собой, не зная, опасно или нет оставаться возле моста. Что до меня, я решил ждать, пока меня не прогонят.
За несколько минут до четырех часов возле крепости вспыхнул большой костер, привлекший мое внимание. Туман стал рассеиваться, и я увидел на фоне неба силуэты пяти виселиц. Сразу же после этого вывели приговоренных к ссылке. Все они были в парадной форме, при орденах. Солдаты несли за ними шпаги. Затем были приведены пять смертников в серых балахонах с белыми капюшонами. Им разрешили поцеловать друг друга.
К осужденным на смерть приблизился палач, накинул капюшоны им на голову и надел на шею веревку.
В эту минуту часы в крепости пробили четыре раза.
Еще не замолкли куранты, как из-под ног у осужденных была выбита доска, на которой они стояли. Вслед за этим раздался какой-то грохот. Солдаты подбежали к эшафоту, послышались неясные крики, и мне почудилось, что вспыхнул бунт.
Оказалось, что веревки, на которых висели двое повешенных, оборвались, и они свалились в открывшиеся при этом люки, один сломал себе бедро, а другой – руку. Это и было причиной того шума, который донесся до нас.
Упавших подняли и положили на помост, так как они не могли держаться на ногах. Один из них сказал другому:
– Несчастная Россия: повесить и то не умеют!
Послали за новыми веревками, сделали новые петли и собрались опять накинуть их на смертников. В эту минуту они громко крикнули:
– Да здравствует Россия, да здравствует свобода! За нас отомстят!
Этот грозный крик замер без всякого отклика, натолкнувшись на стену молчания. Люди, возгласившие свободу России, опередили свой век на целое столетие!
Настала очередь приговоренных к ссылке. Им прочитали приговор, по которому они лишались чинов, орденов и имущества. Затем с них сорвали эполеты и все ордена, которые палач бросил в огонь, и над головой каждого из них сломали его шпагу.
После этого их отвели обратно в каземат. Место казни опустело. Остались только часовые.
Я вернулся к Луизе и увидел ее на коленях: она молилась и плакала.
– Ну, что? – спросила она меня.
– Что ж, – сказал я, – те, кто должен был умереть, – умерли, те, кто должен жить, – будут жить.
Луиза задумалась.
– Не знаете ли, – спросила она меня, – сколько отсюда до Тобольска?
