Ислам-Гирей вытащил из-за пояса мешочек, позвенел им и бросил цыганке. Она ловко подхватила его, глаза ее засияли.
— Это за рыцаря. А за гаданье?
Калга-султан сурово посмотрел на цыганку, но полез за пояс и бросил ей в лицо горсть золотых дукатов.
— Завтра приведешь его ко мне в Ак-мечеть. — А потом обратился к юноше:
— Ты, юноша, хочешь стать моим воином?
— О да! — восхищенно ответил Селим.
Ислам-Гирей пришпорил коня и поскакал, минуя Ашлама-сарай и медресе, к главному ханскому дворцу.
Остановился на мосту у ворот. Два медных дракона над воротами, которые уже сто лет перегрызают друг другу горло, блестели в лучах заходящего солнца, напоминая тем, кто входит в ханский двор, что именно это является гербом Гиреев, и пускай будет осторожным каждый вступающий сюда: военный министр или простой воин.
Оставив коня у ворот, калга-султан важно направился в опочивальню хана. Поднялся по лестнице наверх, минуя часовых у каждой двери; дверь ханской опочивальни открылась сама — за ней стояли, скрытые в нишах, немые рабы.
Бегадыр-хан сидел на подушке посреди комнаты, в чалме с зеленым верхом, в голубом кафтане. Он приготовился к приему брата, но лицо его было бледным, даже желтым и чем-то встревоженным. Ислам-Гирей подумал: видно, недолго проживет этот анемичный меланхолик. Снял с головы тюрбан, бросил его на пол, наклонился к брату и поцеловал полу его кафтана. Бегадыр вяло кивнул Исламу, разрешив ему сесть напротив.
— Ор-капу укреплен, хан, — доложил Ислам-Гирей. — Десять башен отстроили заново, ворота обили железом — ни одна живая душа не пройдет через них. С севера Крым в безопасности…
Бегадыр-Гирей сидел, свесив голову. Казалось, он не слушал Ислама.
— Гонец сегодня прибыл из Стамбула, — промолвил он спустя некоторое время. — Амурат умер.
Несдержанный и горячий Ислам вскочил на ноги.
— Он же бездетный! — сорвалось с его уст.
Бегадыр встревожился, посмотрел на немых рабов, прошептал:
— Не верь сегодня даже мертвым, Ислам. А султан будет. Род Османов еще существует. Завтра опоясывают мечом Ибрагима…
Бегадыр всматривался в глубокие глаза брата. Ожидал от него удивления, возмущения или даже смеха.
Но костлявое лицо калги-султана стало непроницаемым. Только хищные, злорадные огоньки на миг вспыхнули в его черных глазах и тут же погасли.
Сказал Пророк, — пусть над ним
будет мир: <О вы, стремящиеся к
власти, спросите себя, кого и что
вы любите?>
Из хадисов
Стамбул ожидал коронации нового султана и жил в напряженной тишине. Млели на солнце кипарисы, устремлялись вместе с ними к небу минареты Айя-Софии, по ту сторону залива притихла всегда шумная Галата, а султанский дворец Биюк-сарай притаился, словно перед прыжком, на холмистом клине между Босфором и Золотым Рогом.
