Дядя Слава был в ужасе. Он, конечно, узнал об этом первым, потому что у него были ключи и от городской квартиры Игоря, и от его загородного дома, и он мог прийти когда угодно. Вот он и пришёл, а Лера с Игорем в этот момент сидели в пенной ванне.
— Ты что, рехнулся? — орал дядя Слава. — Она же несовершеннолетняя! Под суд пойдешь!
— Не свисти, — лениво отозвался Игорь, поднимая руками огромную белоснежную шапку из пены и нахлобучивая её на голову Леры, — теперь законы гуманные. Ей семнадцать, после шестнадцати она уже не малолетка и может трахаться с кем захочет. Если по доброй воле, конечно. Ты же по доброй воле, правда, Киска?
Лера смотрела на него сияющими от счастья глазами и умирала от восторга. Да, она не такая, как все. Вон их столько, этих «всех», толпами за Игорем ходят, на каждом шагу караулят, а заметил и приблизил к себе он только её одну.
Счастье, однако, было безмятежным лишь в первую неделю. Потому что уже дней через десять снова появились другие девицы. Кроме того, Игорь ездил на гастроли, и уж что он там себе позволял — можно было только догадываться. Не говоря уже о том, что ключей от своей квартиры он Лере давать не думал и категорически запрещал приходить без его разрешения. Она должна была сначала позвонить и спросить, можно ли ей прийти. И заветное «можно» в ответ она слышала далеко не всегда.
И всё равно она его любила и была предана ему, как собака. Смотрела восторженно снизу вверх. Всё сносила. Всё терпела. Ибо знала: другие девицы дольше месяца у него не задерживаются, а с ней Игорь уже целый год. Значит, она не такая, как все. Она — особенная. И уже одним этим она была счастлива.
А потом случилась беда. И так вышло, что помочь Игорю может только она, Лера. Сначала ей показалось, что всё очень просто. Надо только спросить деда, и не просто спросить, а потребовать, чтобы он ответил. Но уже в следующий момент оказалось, что разговаривать с дедом так, как ей нужно, она теперь не может. Между дедом и внучкой выросла стена отчуждения, которую внучка сама же и возвела старательно и укрепляла каждый день. Дед теперь и пикнуть не смел, не говоря уж о вопросах типа «где ты была», «куда ты идёшь» или «как учёба». Они едва перебрасывались парой слов в день. Обычно дед робко спрашивал:
— Лерочка, тебе на ужин картошку поджарить или макароны сварить?
На что Лера грубо отвечала:
— Без разницы.
На этом их общение заканчивалось. И как теперь подходить к нему с вопросами? Сказать: «Дедушка, скажи, пожалуйста…» Нет, невозможно. Она никогда не обратится к нему ласково и никогда не скажет «пожалуйста». Он — её враг на веки вечные, и возведённая Лерой стена держится только на её молчании, грубости и жесткости, а если дать поблажку и пробить в этой стене брешь, то вся конструкция очень скоро рухнет, и ненавистный отвратительный дед вообще на голову сядет. Нет, нет и нет.
