– К сожалению, не тебя, Патти. Еду к старому Эрхаммеру, хочу пробить у него большую программу о шестьдесят седьмом.
– О шестьдесят седьмом?
– Ну, малышка, сколько тебе было в то Лето Любви? Пятнадцать? А мне двадцать шесть. – Этот год был сокровищем для многих из нас, а «Битлз» – еще не кумирами, но вождями… – Словом, то было время, когда ты еще бегала в школу, а вашим островам пришла пора перестать смотреть друг на друга и повернуться лицом к океану… Я задумал мощную программу, привлечем Перри, Наттала… И «Сержанта Пеппера»[2] – в качестве трамплина.
– Зачем же тебе я?
– Ты представитель подающего надежды нового поколения, к тому же с островов. Плюс в тебе пропасть обаяния. А там увидим.
В представительском «крайслере» Стива места было более чем достаточно, и Пат завалилась на заднее сиденье, ощущая себя счастливой маленькой девочкой: впереди безумно интересная работа, известие о ребенке Мэта не разозлило, скорее наоборот, самочувствие у нее отличное – дай Бог так будет до последнего дня.
Она вспомнила семейную легенду о том, что Селия, ее мать, еще утром прыгала по лестнице через две ступеньки, а к вечеру за каких-то три часа родила крепышку-дочку. Но у нее будет сын…
– Кстати, ты, высоколобая представительница английской культуры, расскажи-ка мне, какой тебе виделась Америка оттуда? Так, навскидку, сымпровизируй.
Пат немного замялась, ибо в глубине души еще продолжала считать Стива Шерфорда, главного продюсера программ канала, обожаемым, но весьма строгим учителем. Он всегда, порой откровенно, порой исподволь, словно экзаменовал ее. С Мэтом, который, будучи шестью годами младше Стива, никогда не разговаривал с ней о вещах книжных, ей было проще… Впрочем, Мэт только позволял любить себя, а Стив над ней работал.
– Ты же, наверное, слышал про наши закрытые заведения – не очень-то много информации… Но если только свои ощущения… Я помню, как в шестьдесят пятом отец впервые слетал в Филадельфию – это было событие, ведь раньше такое могли себе позволить только очень богатые люди. Именно после этого мне стало казаться, что различия между вами и нами становятся все меньше. Появились слова «фаст-фуд» и «муви», и вообще… нечто человеческое. А то был один Голливуд – этакие богатые, сексапильные, все в кремовом, сливочном… Эти гленмиллеровские очочки, «Лаки Страйк», джи-ай, выигравшие войну. В колледже нас держали под стеклянным колпаком, но даже там, засыпая, шептали имена Гэя Митчела, Чака Берри, Бади Холли… ну, кто еще? Дорис Дэй… Кочраан… Я не говорю о кино: мыльные оперы да фильмы ужасов. Правда, были Брандо и Дин… Знаешь, перед такой культурой можно было и скрючиться…
