Крак отпрыгивал тогда в сторону и, расставив широко ноги, вывертывал голову теменем к земле и ехидно глядел из-под низу то на петуха, то на ребят: дескать, что такое с ним? Посмотрите на этого дурака!
Когда дед ходил на базар, крылатый жулик сопровождал его, то сидя на плече, то прыгая около ног, как собака. По дороге он садился на вывески, задирал собак, дергал их за хвосты, стаскивал шапки с прохожих, – словом, дед шагу не мог ступить без скандала. Торговки на базаре, завидя хромого деда с птицей, мигом задергивали пологом свои ларьки или закрывали их руками, как наседки цыплят. Но Крак всегда успевал, не тут – так там. Глядишь, несет откуда-то коробку папирос или разжился кедровыми орехами, да так, что клюв и шея раздулись, как чемодан.
В конце концов, дед и мать стали уходить из дому тайком от Крака. Но это удавалось только сначала.
Видя, что дед утром пробирается задворками, хитрый плут соображал, что хотят уйти без него. Зная, что вблизи от дома его могут прогнать, он терпеливо выжидал, сидя на лиственнице. Пройдя несколько улиц и не видя нигде разбойника, дед уже радовался, что на этот раз провел Крака. Но, увы! За квартал или два от базара в нескольких вершках от его уха сзади вдруг раздавался знакомый шелестящий свист могучих крыльев. И Крак, ловко спланировав, в двух шагах впереди опускался на землю. Ехидно глядя одним глазом на деда, он орал:
– Кар-р! Кар-р!
Точно говорил:
– А вот и я, здравствуйте! Вот и я, здравствуйте!
Это выходило так смешно, что не хватало духу его прогнать. Да тут уж все равно, гони не гони!
Летом Крак с особенным жаром занимался пиратством на берегу возле купающихся. Выждав на прибрежной скале, когда публика разденется и войдет в воду, он тотчас спускался и направлялся к чьему-нибудь белью. Он старательно склевывал пуговицы и кнопочки, а все имевшиеся дырочки, рваные и штопаные места увеличивал своим долотом до таких размеров, что в отверстие могла пролезть добрая собака, а иногда случалось, что и вовсе уносил чьи-нибудь понравившиеся кальсоны или кофточку на высокую скалу и там неторопливо разрывал их на тоненькие полоски к ужасу хозяина, плясавшего в бессильной ярости на берегу, и к потехе остальных купальщиков. Потом, свесив голову со скалы вниз, как-то сокрушенно на бок, он спускал одну полоску штанов за другой, испытующе глядя одним глазом, как они кружатся в воздухе.
Оставленные на берегу шапки, пенсне, очки, носки, мундштуки, спички, булавки, шпильки, трубки он подбирал моментально и спускал их тут же в реку, чем, конечно, не приводил никого в восторг, кроме неистово гоготавших мальчишек.
