Чем дальше они углублялись в чащу, тем она делалась глуше и темней.
– В каких же местах он чаще ложится? – тихо спросил Андрей.
– Он любит выворот, если может подлезть под него. Иногда он роет берлогу глубиной больше двух сажен да еще выстилает и мхом и сухими листьями.
– Кажется, он делает берлогу обязательно до снегу?
– Да. И ложится до снегу, чтобы следов к берлоге незаметно было. Если ляжет в утесах, то заберется «под плиту» или в пещеру. В пещеру ему удобно – готово, не копать. Вообще он выбирает такое место, чтобы весной капель с ветвей на него не бежала, и чтобы снизу вода весенняя не подтекала. Любит он, я замечал, ложиться под сухой осиной со сломанной вершиной. На сухом дереве снегу на ветвях нет, сверху, значит, на медведя не валится. Кроме того, в сухом дереве много червей, и дятлы на него больше налетают.
А медведи, видно, любят в дремоте дятла послушать. Слезай-ка, сынок, – вдруг осторожно повернулся к Андрею дед. – Видишь?.. На самых сиверах, в ельнике... Бурелом. Там...
Дед и Андрей осторожно слезли с оленей, привязали их за повод к дереву, а сами стали подходить ближе.
– Здесь, – говорил уверенно старик, показывая в сторону буреломника. – На сиверах залег.
– Почему ты думаешь? – шепотом спросил Андрей.
– А это не видишь? – дед указал на заметно закуржавевший в одном месте буреломник, кругом же, кроме этих ветвей, куржака нигде не было.
– Иней-то?
– Да.
Андрей догадался. Этот желтоватый иней – испарения. Они вылетают из берлоги, садятся на стоящие вблизи деревья и ветви и покрывают их инеем. По этой примете часто и находят берлогу.
Осторожно осмотрев буреломник, охотники, не собиравшиеся без лайки будить медведя, снова вернулись к оленям и поехали обратно.
– Как ты думаешь, слышал он нас или нет? – задал вопрос Андрей.
– Если спит некрепко, «на слуху», то слышал, а если залег хорошо, то нет. Пожалуй, что слышал. Морозов больших не было, да и не облежался еще. Он ведь так... Чем дольше лежит и чем крепче мороз, тем сильней спит. В холода иной раз собаки на него лают, палками сверху колотят, а он все не хочет вставать. Крепко спит! У иного, что вылезет из берлоги и попадет под пулю, иногда в шерсти на спине точно полосы выгрызены. Это семь месяцев он лежит, ну, мыши за это время у него в шерсти ходов себе понаделают и шерсть объедят, а то таскают себе в норы.
– Неужели не слышит?
– Нет. Они возятся в шерсти, щекочут, ему только приятно.
– А, правда, я слышал, что перед зимним сном он очищает себе желудок, и больше уж ничего не ест всю зиму, пока не вылезет в конце апреля.
