— Ложись спать, — проворчал он спустя несколько мгновений, не слыша никаких звуков движения товарища. — С той стороны костра…
* * *
После беседы у подножия Карпашских гор спутникам более не удавалось поговорить: с рассвета и до самой темноты стремили они своих лошадей на восток, останавливаясь только на ночь и только на постоялых дворах — народу там всегда было вдоволь и никто не рассматривал Майло в упор, так что он вполне мог сойти за приличного человека. Тем не менее, лишь на шестой день пути они переехали границу Заморы и Турана, проходившую по хвосту Кезанкийских гор.
С первых же шагов по туранской земле, еще влажной после недавнего дождя, спутники ощутили величие простора ее, покрытого сплошь зеленым шелковым ковром молодой травы. Посреди бескрайней равнины тянулась широкая ровная дорога, похожая на оборвавшийся и потухший солнечный луч, и по ней-то во весь опор понеслись каурая и вороная, обгоняя скорую ночь и слабый ветер.
Небо только начало темнеть, когда огромная империя явилась им в лице хозяина трактира у дороги. В отличие от худосочных заморийцев сей почтенный муж был румян и толст и всеми подбородками, всеми щеками своими излучал добродушие и гостеприимство. Однако за постой и ужин он — ласково улыбаясь — потребовал не два золотых, как платили путешественники в Заморе, а все пять, чем привел экономного Майло в ярость. Рыча, он кинулся на толстяка, зубами норовя вцепиться в его шею, а цепкими пальцами выдрать черные завитушки с висков. Несчастный пронзительно завизжал, прощаясь с жизнью, ибо странный гость вмиг прокусил первую складку жира и уже ухватил вторую, но тут вмешался варвар. Отшвырнув товарища в сторону, он достал из кошеля хона Буллы (уже почти пустого) три золотых и сунул их оторопевшему и слегка побледневшему хозяину, обещая на обратном пути отдать остальное и заранее не собираясь обещание выполнять.
Пока хозяин, шепотом призывая Эрлика и пророка его Тарима хоть краем глаза взглянуть на подобное безобразие и бесчинство, таскал с кухни в зал всяческие яства и вина, путники уселись за стол и принялись обсуждать план дальнейшего пути. Конечно, говорил один Конан, зато Майло очень внимательно слушал. Его зеленые глаза, чуть потемневшие после недавнего покушения на жизнь хозяина, были устремлены прямо в синеву глаз киммерийца, зрачок в зрачок, что раздражало Конана, но вовсе не трогало его товарища. И потом, поглощая горячую, пышущую паром баранину, Майло не отводил взора, словно продолжая внимать речам друга, который давно молчал, как и он, занятый мясом и вином.
