* * *
На чистом, ровного голубого цвета небе не было видно ни облачка. Громадный светло-желтый шар поднимался медленно, величаво, озаряя и согревая живыми лучами землю. С юга плыл легкий ветерок, такой теплый и нежный, словно посланный самим Митрой на великий аквилонский праздник.
Улицы гудели. Со всех концов Тарантии, из своих жилищ, из кабаков и постоялых дворов люди шли к площади. Огромное поле за южной стеной города уже было оцеплено гвардейцами; ряды базара по краям его постепенно заполнялись торговцами, коих пропускали по специальным медным дощечкам — к началу праздника их товары должны были быть проверены полностью; балаганы стояли пока в стороне, лицедеи вяло переругивались, позевывали, и то и дело бегали к ручью отпиваться после неумеренных возлияний прошлым вечером.
Дождавшись, когда собратья вылезут из повозки на свежий воздух, Этей достал ворох стрел, к которым Велина уже привязала разноцветные ленты, придирчиво перебрал их, и наконец, руководствуясь какими-то лишь ему известными соображениями, вытянул одну. Дрожь пробежала по его телу, но рука была тверда как обычно. Причмокнув, он с одобрением и нежностью провел пальцем по гладкой поверхности стрелы. Потом не спеша просунул в щель меж досками самый кончик сабли, что глоталась беспрестанно во время представлений то Куком, то Лакуком, и нашарил там склянку. Плоская, прозрачная, величиной всего в одну фалангу его большого пальца, она оказалась доверху наполнена какой-то темнокоричневой жидкостью. Держа ее в десяти ладонях от себя, он ногтем, с величайшей осторожностью вытащил плотно скрученную, промасленную тряпочку, служившую пробкой; в нос ему сразу ударил пренеприятный запах и стрелок, выругав себя за забывчивость, а Нергала за коварство, отбросил пробку и свободной рукой зажал нос. Теперь надо намазать ядом наконечник стрелы, но как это сделать? Поставить склянку на пол он не мог — дно было выгнутым, так что ее можно было только положить, а как же положить без пробки?
Этей застонал. Время у него еще было, но совсем немного. Решившись, он отнял руку от лица и схватил приготовленную заранее длинную тонкую щепку. Капнув на нее яд, он, все так же держа склянку на расстоянии, ногой подвинул стрелу поближе; затаив дыхание, Этей осторожно, очень медленно поднес щепку к наконечнику и стал мазать его.
… Ему показалось, что это продолжалось вечность. Не только лоб, но и все тело его взмокло, словно он попал под дождь. Пот заливал глаза, щипал прокушенные губы, от запаха яда в груди жгло, да так, будто он проглотил факел. Он щурился, сплевывал пот и горькую слюну, не забывая скороговоркой бормотать себе под нос проклятья — как ни странно, это помогало… Наконец все было кончено. Этей тщательно закрыл склянку и убрал ее на прежнее место, затолкал щепку поглубже в трещину между стеной и полом повозки, вытер ладони о солому, взял в руки стрелу…
