Но отвечать на этот вопрос самостоятельно Конан не собирался. А потому он встал и вышел из комнаты — на первый взгляд спокойный, но лишь на первый… Окаменевшее лицо повелителя заставило слуг отшатнуться к стенам, а гвардейцаохранника, открывшего рот для приветствия владыки, закрыть его снова. Король был в ярости.
Стрелок плелся в компании своих собратьев по ремеслу к повозкам, оставленным за медную монету на попечение мальчишки из кабака. В тягостном молчании, не глядя друг на друга, лицедеи проходили улицу за улицей, уже не обращая никакого внимания на красоту городских зданий и храмов. Наверное, только теперь, после допроса блонда, они действительно поверили в смерть Леонсо, только теперь до глубины сердца ощутили истинность и невосполнимость потери. Изо всех сил сопротивляясь диктату нужды и течению времени они желали всегда оставаться детьми — Леонсо позволял им эту малость, взяв на себя обязанность решения всех внешних проблем, попутно примиряя, разнимая и наказывая в кругу семьи. Но его не стало, и теперь — каждый понимал это — им придется взрослеть. Занятия нелепее трудно придумать, тем более что взросление в таком, отнюдь не юном возрасте, обычно означает и очень скорое старение, а сие вполне могло доконать их окончательно.
Сходные чувства испытывал сейчас и Этей — причем совершенно искренне, нисколько не кривя душою. Он горевал о Леонсо, может быть, даже гораздо сильнее, нежели его собратья, ибо — хотя в данный момент он совершенно отстранился от своей сопричастности — убил Леонсо все-таки он. Странная суть его абсолютно (он и не подозревал об этом) отрицала всякое раскаяние в содеянном, тем не менее самый факт его непосредственного участия в гибели человека умножал смятение и разброд в душе лицедея. Прошлой ночью, когда Велина заснула на его плече, он с легкостью припомнил преступление, порадовался собственной ловкости и удаче, затем, волей неволей ища оправдания, свалил всю вину на Эрлика, необдуманно требующего от своих адептов обязательного прохождения сквозь всяческого рода лишения и испытания, и погрузился в спокойный сон. Сегодня все было иначе. Выйдя из кабинета блонда он вдруг, неожиданно для себя самого, заплакал о Леонсо чистыми, искренними слезами; представляя, что никогда больше не услышит он его голоса, не увидит улыбки, что его место в повозке теперь будет пусто либо занято кемто другим, он явственно ощущал в душе безумную тяжесть, что на самом деле было тем самым камнем, который рано ли, поздно ли, но повлечет его на дно.
