Мадо зашипел, но все же смолк, бросая на собратьев разъяренные взоры. В порыве злобы он потихоньку ущипнул Играта за колено — тот сдавленно пискнул, не посмев, тем не менее, обвинить рыжего, — и лишь после этого несколько успокоился.
Сенизонна же, для которого не было ничего слаще, чем сцепиться с ближним своим, разочарованно хмыкнул.
— Ну, псы? — потирая руки, заявил Леонсо. — Переночуем в этом гостеприимном городишке и на рассвете — в путь!
Разморенные обильной пищей лицедеи встали из-за стола, позевывая, с сожалением глядя на остатки собственного пиршества. И лишь Сенизонна не тратил чувств — он без зазрения совести собрал в свой мешок не до конца обглоданные кости, кусочки хлеба, сгреб с тарелок бобы в соусе, с отвращением облизывая перепачканные пальцы; давясь, допил из кружек пиво и вино, рыгнул, и поспешил за собратьями, кои уже покинули кабачок, с наслаждением окунувшись в свежий сумрак только что наступившей ночи.
* * *
Впервые за много дней и ночей желудок стрелка был набит до отказа, и не сухими корками, подобранными на дороге, а самыми настоящими яствами, что за целую кучу меди принес на их стол расторопный хозяин. Но если бы кто знал, какими неимоверными усилиями удалось Этею запихать в себя такое количество отличной жратвы! Не один раз бросало его в пот при мысли, что вот сейчас он подавится и умрет, не свершив задуманного — он напрягал все силы, сохраняя беспечный вид, и через силу глотал, явственно ощущая, как царапает кусок воспаленное горло.
Наконец пытка завершилась; лицедеи вышли на улицу, где уже царила благословенная тьма, и ночная прохлада приняла спутников в свои мягкие объятья. Покачиваясь, Этей шел рядом с проклятыми лицедеями, не упускавшими возможность пошутить — как обычно, глупо и не вовремя. Едва сдерживая стоны, стрелок вяло огрызался; голова его вновь начинала пухнуть, грозя взорваться горячими искрами, сжечь мозг… Он с трудом вскарабкался в повозку, свалился на пол и, притворяясь спящим, тихо засопел. Остальные быстро последовали его примеру, и вскоре балаган храпел в четырнадцать глоток, заставляя редких прохожих в изумлении шарахаться в стороны.
Только сейчас Этей смог открыть глаза и позволить себе немного расслабиться. И в это самое мгновение знакомая фигура возникла перед ним во мраке. Нет, то была не Белит, другая. С детства посещала она стрелка, пугая и одновременно обещая нечто, о чем Этей и догадываться не смел. Руки ее плавно мазнули по его лицу — так, как капля дождя задевает щеку, пролетая мимо… Белые слепые глаза уставились в точку меж его бровей и он почувствовал там легкое жжение. Замерев, стрелок впустил в себя это тепло, и оно сразу разлилось в его голове, прояснив жалкие однообразные мысли, разворошив прошлое, пробудив воображение… Вместо призрачной фигуры перед Этеем предстала женщина, чья кровь и плоть ощущалась кожей; он внюхался, с детским любопытством вдыхая ее горячий запах, и вдруг прильнул к ней всем телом, желая истинной — только истинной — любви, той, какой у него никогда еще не было…
