— Похоже, ошиблась, товарищ лейтенант! — Газаев подошел ближе, и все повернулись к нему. Они, не сговариваясь, перешли почти на шепот. — Тут в стене есть другие ворота, поменьше, вроде черного хода. За воротами — следы от машины. Мало приметны, но там, где машина разворачивалась, — след от пробуксовки, трава стерта. Следы недавние — думаю, утренние. Может, это их привезли? — Газаев показал глазами наверх. — Разведка-то вчера была.
— Кто они такие? — спросил молодой, из нового пополнения, Леша Фомин.
— Бабы, — тяжело вставил Савицкий, старый солдат.
— Монашки, — уверенно поправил его Цыган. — Монашки-послушницы.
— Какого черта они здесь?
— Вешаться собрались.
— Сам вижу, не слепой. Зачем вешаться-то?
— Тебя, дурака, боятся.
— А чего меня бояться? Я добрый…
Лейтенант не перебивал, слушал.
— Не больно хотят вешаться… Хотели бы, нас не ждали.
— Видал-миндал, а не хотели бы — давно деру дали.
— А может, у них приказ такой — повеситься.
— Вот что, хлопцы, — сказал Гаврилов, — дело тут неясное… Приказ такой!.. Этих бедолаг как-то снять надо. Или уговорить, чтобы сами вышли…
— А што с ними царамоница? Хотят вешаца, пусть вешаца, паскуды! — Петр Савицкий угрюмо смотрел на командира.
Гаврилов знал, что Савицкому некому писать письма и ему никто не пишет: вся его семья погибла на пожарище в родной белорусской деревушке.
— Не хотят они вешаться.
— Почему так решил, командир?
— Ты видел их? Хорошо видел? Да у них же руки связаны…
Все растерянно замолчали.
— Вот что получается. Видно, их недавно привезли, зная, что мы вот-вот явимся. Застращали. В штабе насчет местного населения как предупреждали? Чтоб миром, только миром. Да и о монашеском звании говорилось — тут этих служителей много, и народ их слушает… Повесятся — русские солдаты виноваты…
— Похоже, что так, — вздохнул Газаев.
— А может, они сами на муку идут?
— А чего же орут?
— Так страшно же.
— Так чего же не вешаются? — не унимался Фомин.
— Жить, наверно, хотят, Фомушка. Жить хотят…
— Ну, хватит лясы точить. Тебя, Савицкий, извини, от караульной службы освобождаю, мы не о себе сейчас думать должны. Если эти дуры повесятся, так те, кто привез их, такое растрезвонят… Газаев с отделением — посменное дежурство у раскрытой двери. Начнешь дежурить сам. Понял? Повеситься они не должны!
Все поняли, почему командир первым назначает Газаева.
— Понял, товарищ лейтенант. — Газаев достал из-за голенища трофейный нож.
Во взводе знали, что этим ножом он метров с тридцати броском перережет веревку на столбе. Все видели, как он всаживал нож в белый лоскут величиной со спичечный коробок, приколотый к дереву. Когда его спрашивали, где так научился, Газаев, как всегда, лаконично отвечал: «Горы научили».
