В проходной Надди встретился со своим приятелем из утренней смены, Саадом. Тот удивленно пожал ему руку:
— Что, решил все-таки заглянуть на собрание? Не ожидал, что ты интересуешься их борьбой.
— А я и не знал о собрании. Меня интересуют только деньги. — Надди свысока посмотрел на хрупкого, маленького Саада.
— Тогда отчего в неурочный час? До смены еще есть время, давай покурим.
Они отошли к стене, вынули сигареты.
— Да вот, решил выйти в вечернюю. Может, и в ночную останусь.
— Что, поменялся с кем-нибудь? Хочешь утро освободить?
— Да нет, утром выйду как положено.
Саад недоуменно пожал плечами:
— Ты представляешь, что с тобой будет? Устанешь, допустишь брак, выбросят на улицу. Тогда рабочий комитет ничем не сможет тебе помочь — ты у них не числишься.
— Не будет брака, — Надди хохотнул. — Будет тройной заработок, приличная квартира, приличная одежда мне, моей жене и ребятишкам. И вообще, — продолжал Надди, — если я захочу, смогу работать по четыре смены, заживу лучше самого господина Крюгера!
Саад опасливо оглянулся.
— Да ты вообще соображаешь?
— Вполне! — Надди приосанился. — У меня одна штука есть… Поставишь выпивку — скажу.
Саад заинтересованно посмотрел на приятеля.
— За мной не пропадет. Ну?!
— Во вчерашней газете дали объявление. Одни профессор, забыл, как зовут, выдумал лекарство, чтобы никогда не уставать, всегда быть здоровым и свежим. Понимаешь — не надо тебе спать! Ты ее, таблетку, проглотишь и сразу вроде отдохнул. Так я прикинул, если старик не врет, моя ночная выработка будет соответственно выше дневной. А расчет — это уж дело хозяев, надеюсь, они не обидят. Сколько заработаю — все мое.
Саад присвистнул.
— Вот до чего наука дошла! — Потом сдвинул берет, почесал затылок. — Попробуешь, скажешь?
— А здесь и говорить нечего. Я уже был у этого профессора, и он велел приходить к нему через день, отмечаться. Вроде следить за мной будет. Бесплатно, конечно. Для науки.
— А он не шарлатан, твой доктор?
И тут Надди осекся и заторопился в цех. Вспомнил, что и Кэс так же отозвалась о профессоре. Она не могла простить мужу сорока форлингов, выброшенных, по ее мнению, явно зря на какую-то отраву. Плевать она хотела на объяснения и обещания! Накричала, заплакала, так было жаль денег, а потом сказала:
— Можешь жрать свои таблетки. А я не буду. И так валюсь от усталости. Я устаю от тебя, от детей, от конвейера. Не дам никому отнимать еще мой сон! Не дам, и все! Я имею право спать хотя бы четыре часа в сутки…
