В его кабинете преобладали белые и холодно-голубые тона, воздух благодаря кондиционеру был исключительно чистым и прохладным. Тихо жужжал магнитофон, голос Манфреда был четким и лишенным эмоций, а часть его сознания была занята магическими трюками с цифрами и деньгами, результатами проделанной работы и прогнозами на будущее – трехмерной структурой переменных величин, сложить которую подвластно только гениальному мозгу. Но под оболочкой внешнего спокойствия и беспристрастности чувствовались едва сдерживаемое нетерпение, ожидание чего-то. Внешне это проявлялось лишь в нежном, почти нарциссическом поглаживании внутренней поверхности бедра ладонью.
За несколько минут до полудня зазвонил прямой незарегистрированный телефон на столе, и рука его замерла на бедре. Только один человек мог позвонить сюда, только один человек знал этот номер. Несколько секунд Манфред не шевелился, оттягивал момент, затем выключил магнитофон и снял трубку.
– Доктор Манфред Стайнер, – представился он.
– Наш человек уже назначен? – спросил голос в трубке.
– Еще нет, Эндрю.
Тишина в трубке, лишь легкое потрескивание и угрожающая тишина.
– Для беспокойства нет причин. Обычная задержка, а не полная неудача.
– Задержка насколько?
– На два дня, в крайнем случае – до конца недели.
– Будете в Париже на следующей неделе?
– Да. – Манфред был советником правительственной делегации на переговорах с Францией о ценах на золото.
– Встретитесь с ним там. Будет лучше, если вы к тому времени выполните свои обязательства. Понимаете?
– Понимаю, Эндрю.
Разговор был закончен. Манфред почувствовал, что звонивший вот-вот повесит трубку, и воскликнул:
– Эндрю!
– Да?
– Вы не спросите его, могу ли я… – тон его слегка изменился, появились умоляющие нотки, – могу ли я играть сегодня?
– Подождите.
Прошло несколько минут, потом в трубке раздался тот же голос:
– Да, вы можете играть. Саймон проинформирует вас о пределах ставок.
– Спасибо, передайте ему мою благодарность.
Манфред и не пытался скрыть облегчения и восторга. Горящим взглядом он смотрел на противоположную холодно-голубую стенку, и даже стекла его очков сверкали.
В роскошно обставленной комнате их было пятеро. Один, самый молодой, несомненно, был слугой и следил за исполнением причуд и желаний остальных. Из четверых оставшихся один, так же несомненно, являлся хозяином. Внимание всех было обращено на него. Он был грузен, но не слишком, жировая прослойка свидетельствовала скорее о хорошей жизни, чем об обжорстве. Сейчас он говорил, обращаясь к своим гостям:
