Помнится лишь вот что: по обе стороны железнодорожной насыпи горели дома и целые жилые кварталы. Из оконных проемов верхних этажей выбивалось пламя. Затем взгляд вновь падал в темные расщелины улиц и задних дворов, где росли деревья. Порой мелькала человеческая тень. Было малолюдно.
Пожары были вполне обычны, Берлин каждый день разрушался все больше. За очередным воздушным налетом последовал отбой. Поезд катил медленно, словно нарочно, чтобы я получше рассмотрел город.
До тех пор я видел руины лишь мельком в еженедельных выпусках кинохроники, когда там показывали транспаранты с надписями вроде: «Нас не сломить!» Или: «Рушатся стены, но наши сердца — несокрушимы!»
Еще недавно имперский министр пропаганды Геббельс живо изображал самого себя на экране городского кинотеатра «Тобис-паласт», подбадривая на фоне развалин мужчин и женщин, лишившихся жилья после бомбежек, пожимая руку коменданту убежища местной ПВО и трепля по щеке смущенно улыбающихся детишек.
Незадолго до получения мобилизационной повестки я побывал у дяди с материнской стороны, который работал киномехаником в «Тобис-паласт» и благодаря которому я несколько лет мог бесплатно смотреть фильмы, даже такие, например, как «Ванна на сеновале», хотя детей на эти сеансы не пускали. Может, еще тогда через окошечко возле проектора я увидел после киножурнала, в котором Геббельс разговаривал с людьми, уцелевшими в бомбежку, пропагандистский игровой фильм «Кольберг» с Генрихом Георге в главной роли?
Позднее ходили слухи, будто ребята, одетые на время киносъемок в исторические костюмы и храбро отражавшие натиск наполеоновских войск, позднее, когда они уже не были статистами, а Кольбергу пришлось реально противостоять русским и полякам, попали в народное ополчение — фольксштурм. Многие из них погибли, только на сей раз никто не снял фильм о их героической смерти.
Людей на вокзале не беспокоили далекие пожары. Царила обычная суета, толкотня, раздавались перебранки, внезапные взрывы смеха. Одни отпускники возвращались на фронт, другие — с фронта. Барышни из Союза немецких девушек раздавали чай или кофе и только хихикали, когда солдаты давали волю рукам.
Под не слишком разбитым навесом перрона едко пахло застоялым паровозным дымом; или то была гарь пожарища?
Я нерешительно остановился перед множеством указателей к различным явочным, сборным и командным пунктам. Два чина полевой жандармерии с бляхами на цепочках, за что жандармов предостерегающе прозвали «цепными псами», объяснили мне, куда идти. После недолгого ожидания в кассовом зале — какой же это был из берлинских вокзалов? — мне выдали командировочное предписание, где следующим пунктом прибытия значился Дрезден.
