Осколок снаряда пробил борт кабины и впился в ногу штурмана.
Тот опустился на одно колено и продолжал вести огонь. Вскоре вышли все патроны. Слабеющим голосом Кочубей передал летчику:
— Яша, я ранен… Патронов нет…
Враги окружили бомбардировщик, но и у них, вероятно, иссяк запас патронов и снарядов. Справа и слева подлетели вплотную два «мессера-109». Фашисты злобно махали кулаками, бессильные что-нибудь сделать советскому летчику.
«На таран не пойдут, — решает Колосков. — Для них жизнь дороже всего на свете».
Склонив голову набок, он с презрением посмотрел в лицо немецкому летчику и резко дал крен в сторону противника. Тот испуганно метнулся в сторону.
— Трусит, сволочь!
Три фашистских истребителя несколько секунд, не атакуя, летели рядом, потом развернулись влево и взяли курс на запад.
— Яша, наши, видишь, наши, — шептал штурман. Говорить в полный голос уже не было сил.
Внизу, по тропинкам, по дорогам, с боями отходили наши войска. Колосков сделал три круга над головой колонн. С земли замахали. Кочубей с трудом сбросил вымпел.
— Задание выполнено. Курс на Харь… — штурман не договорил.
— Кочубей! Что о тобой? Отвечай! Слышишь меня? Держись, дружище! — кричал в ларингофон Яков. Ответа не было. Когда приземлились, Яков выскочил из кабины и кинулся к штурману. Самолет окружили техники и летчики. Кочубея на руках вынесли из машины. Врач и медсестра оказали ему первую помощь. Колосков нагнулся к раненому:
— Коля, дружок мой, спасибо!
Штурман поднял посиневшие веки. Многое хотелось сказать ему, но мысли путались, он прошептал только:
— Наши… пошли в наступление?
Глаза его не отрывались от лица Якова. Летчик отрицательно покачал головой. Кочубей приглушенно застонал:
— Неужели… не увижу? — и после паузы: — Деньги в планшете. Родным перешли.
— Да брось ты, — взволнованно заговорил Яков. — Полетаем еще с тобой… И родных своих повидаешь. Слышишь, дружище!
Над Кочубеем склонился командир полка. Штурман чуть приподнял голову.
— Выполнил, — с усилием проговорил он.
— Ладно, ладно. Лежи. Ты герой у нас. Выздоравливай и обязательно к нам возвращайся.
Колосков медленно подошел к своему подбитому самолету. Рули глубины и поворота были пробиты, перкаль болталась на ветру. Услышав осторожные шаги, Яков повернулся и увидел Чугунова.
— Что, Яша, тяжело? — спросил комиссар. — Крепись, брат. Нелегкая доля нашему поколению выпала. Но мы воюем за то, чтобы наши дети и внуки больше никогда не воевали.
— Эх, товарищ комиссар, все это я понимаю, но до чего же Кочубея жаль! Я его с детства знал, в школу вместе ходили, односельчане мы с ним. Отцы наши в одной шахте работали… Я вот цел, а его — второй раз.
