Так мы приехали в воронежские края, где когда-то я много и счастливо охотился, где по-прежнему жили мои друзья-охотники. С годами охота здесь изменилась: в бору и в степи стали редкими русак и лиса, но пришли лось и кабан, появились олень, косуля, расплодилась куница. Немногие оставшиеся белки спасались на опушке, у жилья. Лицензии на куницу «горели»: лаек в черноземной полосе тогда не было. Старые друзья все так же держали гончих.
Ранним утром мы с Аркадием Степановичем и Николаем отправились в бор. У околицы спустили со сворок гончака и лайку — сочетание не совсем обычное. Было лучшее время черной тропы: мягко, влажно, туманно и гулко. Вдруг Пыж, рассеянно бежавший впереди, резко, будто его дернули за ошейник, кинулся вбок и назад и, не добежав метров тридцать до огромного дуба, воззрился на его высоченную, с поредевшей бронзовой листвой крону. И залаял.
— Чего это он? — мои друзья, у которых я когда-то мальчишкой проходил курс охоты с гончей, с интересом присматривались к необычной для тех мест собаке.
Я не знал. Что могло быть на дереве, стоявшем на въезде в большое людное село? Пес настаивал, продолжал лаять. Конфуз… И тут в белесом рассветном небе что-то шевельнулось, осторожно стекло по ветке, тоненькое и гибкое, как червячок. Белка! У меня отлегло от сердца.
— Ну, Пыж! Это как же ты ее на таком расстоянии причуял? — удивился Аркадий Степанович. — Прошли ведь уже! Не по следу, а верхом. Будто укололо его, как он метнулся!
И совсем по-другому, уважительно стали посматривать они на мою лайку.
Мы не успели углубиться в лес и шли опушкой, примыкавшей к санаторию. Вдали проглядывались его корпуса, мелькали фигурки утренних бегунов. А Пыж вдруг ударился в поиск. Он кружил и в соснах, обнюхивал их толстые корявые стволы. На этот раз след. Но чей? Кто мог быть здесь, в редких парковых соснах с низенькой чистой травой? Опять белка? Гончак совался рядом, недоуменно поглядывал на Пыжа, на хозяев. А Пыж все вел куда-то, стал подлаивать: «Теплее… теплее…» Он остановился у осинового окорныша метра три высотой, обнюхал его и залился лаем: «Горячо!» Странно… Упавшее дерево давно забрали на дрова, вокруг была газонная чистота. Азартный лай и охотники привлекли внимание ранних гуляющих. Любопытствуя, они кучкой стояли поодаль. Пыж лаял. Мы строили предположения.
— Он, кажется, поддается, — попробовал окорныш Николай. — Может, падет? Приготовь-ка ружье, чем черт не шутит…
Они вдвоем стали раскачивать обломыш. Крякнув подгнившими корнями, он в конце концов повалился, глухо стукнув, как мякинный мешок, о песчаную землю. Пыж кинулся к одному, к другому концу колодины, стал разбирать ее зубами. Никого. Он один знал что-то и трудился в азарте, добиваясь своего. Мы все, включая гончего и зрителей-санаторцев, наблюдали за ним.
