— Не суетись, вон ключ на гвозде висит, — подсказал насмешливо Пров.
Я накинул ключ, рванул — от удара струи газа слежавшаяся пыль взлетела тучей, хоть топор вешай. Да неужели же правда?! Рванул другой вентиль — то же самое.
— Да мы тут год прожить сможем! — крикнул я сквозь шипение. — Прямо так, без скафов!
— А что, это мысль, — неожиданно обрадовался Пров. — Один баллон оставляем на подзарядку наших, а второй...
Растоплю-ка я печку дровишками,[2]
я от запаха дыма отвык.
И, вольготно открытый задвижками,
кислород мне развяжет язык.
Он пропел тихо, отдаленным эхом голоса того певца из магнитофона, но никогда ранее не слышанный мотив моментально врезался мне в память.
— Но чем ты подожжешь дрова?
— Ха! Имея две такие бомбы, можно спалить полчермета.
Для начала мы освободились от опостылевших за двое суток скафандров. Пров осторожно, чтобы не повредить нить, раздавил стекло лампочки фонаря, приложил какую-то тряпицу и поднес к баллону. Нажатие кнопки — и взметнулся первый огонек, бережно пересаженный потом в печку.
Ни разу до этого я не видел, как горит открытый огонь в печи, да и немудрено: откуда ей взяться в гдоме, где отопление геотермальное. Нет живого пламени и в ловко имитирующих его электрокаминах — последней роскоши, доставшейся нам от пращуров, совершивших и завершивших, по нашим понятиям, свое безумное аутодафе. Но где-то далеко, в невообразимом прошлом, изначально и тайно впечатанная в мое подсознание картина этих возникших трепетных, убаюкивающе-мягких фантастических сполохов, вдруг вернулась ко мне чудным откровением под треск и шорохи разгоравшихся поленьев.
Мы разомлели от жары, опьянели от избытка кислорода.
— А знаешь, Мар, — промолвил Пров, не отрывая взгляда от завораживающей пляски пламени, — знаешь ли ты, что я буду считать наш побег удавшимся, если даже не увижу рощу.
— Ты сделал великое дело, Пров, — несколько непослушным языком отвечал я. — Ты на многое открыл мне глаза.
— А знаешь ли, Мар, почему так животворящ этот священный огонь?
— Почему же?
— Почему он так пьянит и согревает?
— Ну?
— Потому что мы сжигаем березовые поленья, любое из них — целое произведение искусства, опыт миллионов лет эволюции. Мы преступники, Мар, и мы будем отбывать свой пожизненный срок за совершенное преступление.
— Не преувеличивай, Пров. Ты всегда был максималистом.
— Да, но раньше бы ты меня не понял, не увидев топящейся печки. Согласен?
