Пров поднял голову и заговорил, не глядя на меня. Его все еще трясло.
— Одно только стремление к лучшему! Всегда к лучшему! Увлечение красотой формирует психику и художника, и зрителя. Бескорыстное стремление к истине порождает научные открытия, которые определяют возможность технических усовершенствований и тем самым создают предпосылки для роста производительных сил. Жажда справедливости стимулирует социальные переустройства. Человеческий разум — стимул прогресса!
Я кивнул согласно. Но Пров все еще не смотрел на меня.
— А что дал нам человеческий разум? — Дрожь в его голосе проходила. — От палеолита остались многочисленные кремневые отщепы и случайно оброненные скребки, да рубила. Он неолита — мусорные кучи на местах поселений. Античность подарила потомкам развалины городов, а средневековье — руины замков. Мы только слышали, что были когда-то египетские пирамиды, Акрополь, Зимний Дворец, Семь чудес света, города-мегаполисы, чудесные растения и великолепные животные. Ничего этого давно нет. Лишь торчат окостеневшими пальцами гдомы на неприспособленной к жизни планете. А других живых планет нет, ты это знаешь лучше меня. Где великие творения мастеров прошлого? Тебе, художнику, говорят что-нибудь имена Джотто, Рафаэля, Скрябина, Брунелески?
— Но ты же их знаешь.
— Только понаслышке. Тех, кто хоть чем-то интересуется, — мало.
— А орган гдома? — напомнил я.
— Это говорит лишь о том, что в душе человека еще что-то осталось. Но заметь, Мар, в душе, а не в разуме. — Он впервые в этом лесу посмотрел на меня. — Наука помогла уничтожить жизнь на Земле.
— Ты что же, зовешь назад, в пещеры?
— Увы! В пещерах нам уже не выжить. Нечем будет дышать, нечего есть, нечего пить. Да и не зову я никуда! Я хочу разобраться: зачем понадобился разум на Земле? Кто его создал? Зачем "Я-сам"? Не затем, ведь, чтобы излагать тебе банальнейшие истины, как сейчас.
— Не всегда же было так... Где-то по пути человечество свихнулось.
— По какому пути? Куда ведет этот путь?
— Не знаю. Ты задаешь слишком сложные вопросы, Пров.
— Это случилось не в двадцать втором, не в двадцатом и даже не в первом веке. Это случилось сразу, как только возник разум человека. Все, что было создано одними, было тотчас же, или немного спустя, уничтожено, разрушено, разграблено другими. Наследие римской античности сохранилось только под землей и пеплом, откуда его начали извлекать гуманисты пятнадцатого века, с величайшей тщательностью, кстати, разрушавшие города соседей, далеких и близких. Дивная иконопись Византии сначала стала жертвой иконоборцев, а потом завоевания мусульман. Довершилось все в двадцатом веке, когда радетели народа взорвали тысячи православных храмов на Руси. В двадцать первом веке пришла очередь католичества, протестантизма, ислама, буддизма и всех других скопом. И заметь, все это делалось во благо, с самыми лучшими намерениями.
