— Охотник, что ль? — уже садясь, спросил Пров.
— Охотник... за своим отражением. Должен же я иметь свое собственное отражение. Как считаешь?
Пров подкрутил фитиль повыше и вытаращил глаза. На посетителе, в слабом свете керосинки, виднелся какой-то серый балахон вместо нормальной одежды и сандалии на босую ногу. В такой хламиде по тайге и двух шагов не сделаешь. Лицо пришелец упорно отворачивал к стене. Но Прова испугать было трудно.
— Домовой?
— Не угадал.
"На вид тщедушный, одним ударом зашибу". — подумал Пров. — "Что ж, попробуй", - был беззвучный ответ. — "Вот черт, он и мысли читает".
— Не черт я, мелочиться не будем.
— Сатана?
— Один раз встречались, выпить предлагал, да я отказался.
— Однако смурной ты какой-то, паря. Ты мне личность свою предъяви, отражение, как ты говоришь. Что ты морду воротишь?
— Что ж, смотри...
Странный гость повернул-таки голову к свету. Вместо лица у него... зияла слабо фосфоресцирующая дыра.
— Да-а, паря... — озадаченно прошептал Пров. — Кто ж тебя так обез-образил? Ни кожи, ни рожи...
Не таясь, он взял в руки топорик.
— Не нравлюсь? Тогда вот так...
И вместо него на скамейке возник... второй Пров. Пров настоящий на этот раз онемел. Не испугался, нет, просто нехорошо ему стало. Поначалу он даже не воспринял его как некое свое продолжение, как совокупление болезненно-разорванного пространства-времени и только минуту спустя удивился появлению своего двойника.
Если личина лже-действительности выглядела невзрачно, однотонно-серо и потому противоестественно (ей наверняка недоставало той самой полноты крови, которая и делает жизнь звучным, красочным, пьянящим и острым на вкус праздничным мгновением бытия), то подлинное лицо Прова постепенно оживало, ни в колорите, ни в колере ничего не теряя. Могут ли происходящие здесь-сейчас события связаться отнюдь не случайно и как-то влиять на теперешнюю искаженную реальность? Так или нет, но копия явно проигрывала от мощной близости оригинала. Она, пропуская сквозь полупрозрачную себя его налитый животворным соком образ, как бы отпивала из него и все же, заметно обескровленная, блекла, выцветала и походила на вылинявшую тряпку.
Прова бросило в жар. Лицо налилось кровью.
— Оборотень!
— И не оборотень.
Топорик мелькнул черной молнией и — хрясть! — ушел до половины топорища в грудь лже-Прова.
— Вот и попробовал. Неплохой бросок.
Без-образный принял свой прежний вид, отодвинулся в сторону и без видимого усилия вытащил засаженное в дерево лезвие топора, аккуратно положил его на скамейку. Пров хватанул из кружки несколько глотков воды, выдохнул шумно и пришел в себя.
