Да, сказал каюр, кто-то плачет, но сперва он не придал этому значения, хотя, конечно же, призадуматься стоило, потому что наверняка этим плачем кто-то их предостерегал. Словом, на десятые сутки они напали на дорогу и помчались дальше. Первый водораздел был преодолен, можно сказать, без происшествий, за исключением того, что Урзюк заметил, будто вожак Пушистый Хвост как бы сбивается с дороги, и тогда он понял, что его передовик постарел. Из-за этого и другие собаки сбивались, и несколько раз между ними завязывалась драка.
На двенадцатый день каюр услышал вой уже ближе и подумал, что не иначе как за ним идет волчья стая, и не иначе как она отощала и ожесточилась от голода, это и привело ее с материка.
К этому времени они перевалили и второй водораздел и были от села, можно сказать, рукой подать: в хорошую погоду — день езды. Как выразился каюр, за один сон бы домчались.
Тут бы и глупый человек догадался сразу, что делать: без сомнения, надо ноги уносить, и чем скорее, тем лучше, так и решил каюр, и ехали они до полной ночи без остановок. На всякий случай каюр не забывал оглянуться, и утверждать точно нельзя, но казалось ему, будто на дороге то одна серая фигура мелькнет, то две. И хоть расстояние почтительное, но глаз у каюра острый, и зря басни сочинять он не станет. И что гораздо важнее, и он и собаки слышали уже явственный вой не только позади себя, а также и впереди. Похоже, волки их запугивали. Тогда каюр понял, что он будет не просто глупый человек, а дважды глупый, если рискнет в кромешную ночь и безалаберную метель по-прежнему убегать от стаи, тем более что упряжка его окончательно выдохлась, а Пушистый Хвост еле ноги волочит, и лишь Атак — один из всех — сохранил свою бодрость.
А когда вой чересчур усиливался, все собаки настораживались и рычали, и только Атак, что удивило каюра, ничуть не волновался, точно ему все равно, волки то воют или ветер свистит. Правда, каюр не придал вначале этому большого значения, в горячке не тем он был занят, но впоследствии он решил, что хладнокровен Атак был неспроста. Да, неспроста он был такой спокойный, такой отрешенный. И собачья суетня даже раздражала его, и он морщился от запаха собачьего испуга.
На исходе дня остановились на ночевку; собак каюр освободил от ремней, дал им юколы. Из ветвей ели соорудил нечто вроде насеста и забросил туда все пропитание. Натаскал сухостоя, веток, нарубил маленечко дров и разжег костер. Зарядил ружье и поставил на предохранитель. К этому моменту стая и догнала. Но близко подходить опасалась: огонь их отпугивал.
