Предполагалось, очевидно, что Виктория непременно носит с собой книги для раздачи поклонникам, а также ручку для того, чтобы ставить автографы. Положительно, все было слишком примитивно в этом лучшем из миров.
Но Викторию не интересовало, сожалеет ли жена Славы о своей реакции на ее появление или вспомнила, что после лечения дочери потребуется длительная реабилитация, и решила столь банальным образом задобрить писательницу.
– Я не умею писать, – спокойно сказала Палей и удалилась.
У дверей ее поджидала Вера.
– Ты на машине? Тебя подбросить?
Она явно пыталась возобновить былую дружбу, наладить хоть какие-то отношения, и Виктории стало грустно. Черт возьми, неужели Вера считает ее настолько неосмотрительной?
– Да, – коротко ответила она, – я на машине.
– У тебя же вроде как нет… – начала Вера в удивлении.
– Извини, – перебила ее Виктория, – я спешу.
На самом деле она никуда не спешила. Потому что смутное чувство: что-то не так, вновь поселилось в ее душе и не отпускало.
Это ощущение было определенно связано с кем-то из присутствующих, с человеком, который был и на вечере, том самом, с которого все началось, и в зале сегодня. И, конечно, это был один из одноклассников, один из тех людей, кого она знала много лет назад. Несоответствие облика тогдашнего и облика сегодняшнего – вот что тревожило ее, вот что не давало ей покоя.
Вера? Нет, не Вера.
Вероника? Нет, не Вероника.
Коля Лапин?
Стас?
Виктория миновала пост охраны и вышла за ворота.
И почти сразу же столкнулась с долговязым монахом в черной рясе.
– Простите, – пробормотала она.
И затем, не веря своим глазам:
– Дима?
Дима Шульгин грустно улыбнулся. У него была рыжеватая борода, которая плохо росла и спускалась на грудь какими-то клочьями. Но не только это оказалось новым в его облике. В его глазах словно поселился какой-то нездешний свет, и невольно Виктория посмотрела на Диму внимательнее.
– Ну, здравствуй, здравствуй, – певуче проговорил он. – А я тебя сразу узнал, едва ты вышла.
– Собрание уже закончилось, – сказала Виктория. – Тебя тоже пригласили?
Дима вздохнул и свесил голову.
– Нет, – признался он. – Я хотел… – он замялся, – поговорить о Кате.
И без перехода, совершенно будничным тоном:
– Знаешь, я ведь скоро умру.
У Виктории уже голова шла кругом. Она оглянулась и заметила под чахлой липой узкую неудобную скамейку. Другой поблизости не оказалось.
– Может, поговорим? – предложила Виктория. – Почему ты должен умереть?
Они сели на скамейку, и Дима чинно сложил руки на коленях. В классе он и минуты не мог просидеть спокойно, а теперь от всего его облика исходило такое благочестие, такая неспешность…
